Вот посмотришь, Катя, эту Вовка точно прибомбит, тихо прокомментировала Рита Чернухина перегляды между Стальновым и Кашиной.
От такой липучки только дурак откажется, согласилась крупная волейболистка.
Кому адресованы усмешки второкурсниц, заметили Маршал и Цыганок.
Ну и кикимора наша Кашина. Всё что-то строит из себя, строит, Таня незаметно скривилась. Напротив них вытянул ноги на всё сиденье Гена Савченко. Ячеку, пожелавшему сесть рядом, сосед по комнате указал назад:
Не обижайся, Мячик, у меня ноги затекают, так что
Маленький гимнаст широко улыбнулся и сел назад, где сидения наполовину были загружены сумками. Он не сразу заметил, что его соседкой оказалась Сычёва. А когда заметил, то опять широко улыбнулся:
Гланвое, тчобы не тильно срясло, да?
Сычёва кивнула и протянула Мише «Взлётную»:
Если станет плохо пососи. У меня много дядя снабжает, девушка настойчиво всунула леденец в руку Миши и для верности загнула ему пальцы.
Да с чего это ему, гимнасту, вдруг станет плохо? прокомментировал слова девушки Гофман. Опасаясь, что Горобова попросит его поменять автобус, заведующий кафедрой гимнастики сразу же, как только уселись, взялся за подсчёт студентов. Сейчас он недовольно махнул в сторону ребят: Сядь уже, Соснихин, не маячь. Фу, что это тут так дымом воняет? преподаватель стал приближаться к хоккеисту, заметно потягивая носом. Соснихин вжался в окно. Галицкий, поняв, в чём проблема, похлопал Гофмана по плечу и молча указал в сторону водителя; мужчина курил за рулём, выдувая в открытое окно. Владимир Давыдович выпрямился. И ты, Галицкий, давай уже тоже усаживайся, не наживай грыжу, ткнув в связку сапог на плече десятиборца, Гофман пошёл дальше по салону. Юра посмотрел назад.
А положу-ка я их вам, девчата, под сиденье. Идёт? спросил он Воробьёву и Зубилину, устроившихся в хвосте автобуса. Лиза кивнула. Лена безразлично махнула, но для порядка заглянула под сидение проверить, нет ли там уже чьего-то багажа. Галицкий аккуратно уложил обувь и отряхнул руки, словно закапывал сапоги в землю.
Чего такая грустная, Лизонька? улыбнулся он Воробьёвой.
А Миша точно завтра приедет? сразу «обнаружив себя», так как вообще не умела скрывать свои мысли, Лиза робко посмотрела на Юру.
Обещал. Сегодня похороны, завтра должен прибыть на дачу, заверил старшекурсник.
А в колхоз?
Рудольф Александрович, а когда вы приедете в колхоз? Ну, то бишь в совхоз, дерзнул крикнуть Юра через окно.
Бережной с ними не ехал.
Как всех больных и отсутствующих в кучу соберу, так доложу тебе, Галицкий, о нашем прибытии лично. Телеграммой. Ответил он. Настроение у заведующего кафедрой, несмотря на суету, было отличное. Любые общественные мероприятия, заменяющие основную работу, были ему в радость. Напреподавался он за тридцать лет до оскомины, да, к тому же, знал, что в неформальной обстановке люди раскрываются быстрее, и сразу можно понять, кто чего стоит. Для очередной армии новобранцев-спартакиадников, где, на кого ни глянь, характеры, да ещё какие, испытание колхозом казалось их куратору не лишним.
Не забудьте предупредить о приезде, нам ведь подготовиться нужно: оркестр, цветы, отшутился Юра. Бережной махнул рукой, показывая, что ему сейчас не до юмора. Он передавал старшему преподавателю своей кафедры Михайлову канистру с водой для дороги. Михаил Михайлович отнёс её в конец салона и кивнул Ячеку. Рыжий паренёк, поняв, о чём речь, ответственно закивал. Михайлов дал отмашку Бережному, прошёл вперёд и сел рядом с Масевич. Ира растерянно оглянулась на Кашину. Тёзка скривила нос. «Художница» посмотрела на Армена, но он был занят разговором с Сериком. Масевич выдохнула. Михаил Михайлович, ничего не заметив, обмахивался рукой.
Кашина полезла в свою сумочку, вытащила оттуда бумажную салфетку, протянула Ире, глазами указывая на её соседа. Михайлов обрадовался салфетке и улыбнулся Бережному, заглянувшему в салон:
Всё нормально, Рудольф Александрович. Доедем сообщу дежурному по общежитию.
Бережной мрачно кивнул головой. Зная, куда их везут, он сомневался, что коллега сможет выполнить своё обещание. Уж если тут, в сорока километрах от Москвы, у них на весь институт только две телефонных линии: к главному корпусу и к общежитию, то вряд ли так запросто можно будет позвонить из глухой российской деревни. Несмотря на хорошее настроение, Рудольф Александрович всё же был взвинчен: он хотел попеть со студентами песни, посидеть на привале во время остановки на обед, да и вообще вспомнить, как говорится, молодость, насыщенную турпоходами. С тех пор прошло много лет. На память о спуске на плотах по сибирской реке Лене, восхождениях на горные перевалы Кавказа, рыбалке на Байкале остались немногочисленные фотографии, слайды и сувениры. Хотя друзей у него не было: кого-то уже не стало, с кем-то развела жизнь, одиночества как такового Бережной не ощущал. Он жил работой и общением со студентами, со спортсменами своей группы бегунов на средние и дальние дистанции. Потому и хотел быть всегда вместе с ними. Но декан приняла единственно возможное в такой ситуации решение: двое неприбывших студентов и одна больная были из группы один-один, которую Рудольф Александрович будет теперь курировать все четыре года учёбы студентов. И приписана элитная группа именно к кафедре лёгкой атлетики. Потому логичным казалось, что в институте останется именно он. И случись вдруг, что кто-то из недостающих не появится, решать проблему придётся сразу, на высшем уровне и никому иному, как ему, руководителю кафедры. Поэтому Наталья Сергеевна и предупредила: