Когда завернули в лиственный перелесок, Артём потрогал ездока за плечо, прося остановить.
Ты покатайся один, сказал он, а я на природе пешком гулять больше люблю.
Валера недоумённо и, как показалось Артёму, обиженно посмотрел на него, но удерживать не стал. Треск мотоцикла перестал заглушать ровный шелест над головой, Валера скрылся, а Артём двинулся вглубь рощи, перешагивая через поваленные берёзы.
Как ни заряжался Артём душевно от общения с людьми, любыми даже не очень ему приятными, каковые, надо сказать, чаще всего и попадались, находиться среди них подолгу он не мог, особенно среди близких. Пресыщался разговорами. Если неподалёку был выход в безлюдную местность, Артём стремился укрыться там. В лесах, в полях с ошеломляющей силой пробуждалась собственная мысль. Таящаяся внутри и не сталкивающаяся с чужими, она радовала его больше любых бесед. От нескольких часов стремительной и плодотворной работы мысли вовсе не уставала голова, облегчалось сердце, и, возвращаясь в компанию людей, Артём словно бы видел в каждом из них новое содержание и всегда был удовлетворён этим чувством.
За берёзовой рощей начиналось поле. Шерстистый малахит, не тронутый лесной порослью, лежал широко, огромным было и полуденное небо, на горизонте мелко просматривались ломаные очертания дачных построек. Артём стоял в начале изъезженной до песчаной желтизны грунтовки, тянувшейся через всё поле. Вдалеке, на последнем различимом зрением изгибе колеи, чернела одинокая машина. Пройдя несколько шагов, Артём понял, что машина не удаляется и не движется навстречу, а стоит.
Он дошёл до торчащего из земли мертвенно-древесного, как шпала, столба непонятного назначения и резко оглянулся, словно столб был предупреждающим знаком. Роща была уже далеко. Артём подивился совсем не прогулочной быстроте своего шага. Слишком далеко от посёлка уходить не хотелось, нужно было оставить время на обратную дорогу.
По мере приближения к машине Артём всё чаще задерживал на ней взгляд. Она по-прежнему не двигалась с места, и людей вокруг неё не было. Кому приспичило стоять просто так в жару среди безлюдного поля? Или она пуста? Но куда мог деться покинувший её человек? До ближайшего леса, казалось, было не меньше километра.
Артём стал узнавать её сзади чёрная Toyota Land Cruiser Prado, точно такая же, как у отца Николая. Таких много, но с каждым шагом росло подозрение, что это именно батюшка. Любопытство мешалось с озабоченным испугом что он здесь делает, почему стоит? На последних пятидесяти метрах Артём едва не срывался на бег.
Это был отец Николай. Заглянув в водительское окошко, Артём увидел каменно-неподвижный профиль священника. Сцепленные бледные руки лежали на коленях, чуть запрокинутая голова прислонилась к подголовнику, глаза были полузакрыты. В салоне работал кондиционер.
Артём постучал костяшками по краю до середины опущенного стекла, позвал батюшку по имени. Отец Николай не шевелился. Артём крикнул голова священника мелко вздрогнула и повернулась.
Что вы, от мирской суеты отдыхаете, святой отец? недоумённо разглядывая проснувшегося отца Николая, спросил Артём.
Вроде того. Священник опустил стекло до предела, высунулся в окошко, посмотрел назад. А ты чего один-то гуляешь? Где подружка твоя?
Она не выспалась. Запыхавшийся от быстрой ходьбы Артём вытер лоб.
А, ну пусть отдыхает, кивнул отец Николай.
Осуждаете? с подозрением спросил Артём.
Я? Осуждаю? Священник расширил глаза. Нисколько! Не моё это дело осуждать.
А что вы тут сидите? Артём обвёл взглядом далёкое лесное окаймление луга. Так странно, посреди поля в машине.
А я часто так делаю, признался отец Николай. Отдыхаю. Думаю. Только обычно уезжаю намного дальше.
Молитвы читаете? Или это что-то вроде созерцания, медитации? допытывался Артём.
Молюсь про себя я часто, независимо от места. На природу выезжаю, чтобы лучше расслышать себя, лучше расслышать людей, вспоминая всё увиденное и сказанное, осмыслить. Отец Николай убрал с соседнего сиденья подсоединённый к зарядке телефон. Хочешь, садись.
Спасибо, я не люблю под кондишеном сидеть. Артём взял губами сигарету и нашарил в кармане шортов зажигалку.
Священник открыл дверцу, устроился лицом к Артёму, выставив ноги наружу.
Мне кажется, святой отец, что природа лучше, ценнее храма. И умиротворённые размышления на природе лучше любых молитв. Это хорошо понимали поэты. Но и многие религиозные подвижники понимали. Которые возводили свои скиты и монастыри в диких местах, в красивых, в живописных. Понимали, правда, не до конца рубить лес на срубы для церквей было лишним. Если и есть в мире то, что называют святостью, то оно в природе, в её первородности, первозданности. Вы сейчас ближе к Богу, чем будете на завтрашней воскресной службе.