Премного вам обязан, Элши, и, в случае чего, не премину обратиться к вам за помощью, особенно после того, как вы меня так приятно обнадежили.
Советую не слишком льстить себя надеждой, что я так уж непременно поддамся чувству жалости к вам, сказал карлик. И в самом деле, к чему избавлять глупца, так отлично приспособленного к перенесению житейских зол, от всех бед, которые сулит ему жизнь, отчасти потому, что он от нее слишком многого ждет, а частью оттого, что люди так подлы? С чего я возьму на себя роль сострадательного индейца, одним ударом томагавка раскраивающего череп пленнику, и тем помешаю моим землякам три дня кряду забавляться его мучениями, тогда как они уж и костер раздули, и клещи накалили, и котлы кипят, и ножи наточены, и сами они жаждут рвать его тело на клочки, жечь каленым железом, обливать кипятком и всячески издеваться над ним?
Вы изображаете жизнь в ужасных красках, Элши, но это меня не пугает, отвечал Эрнсклиф. Мы посланы в мир, с одной стороны, чтобы терпеть и страдать; но с другой нам дано действовать и наслаждаться. После трудового дня наступает вечерний отдых, и даже в терпеливом перенесении страданий бывает известная доля отрады, если имеешь утешительное сознание исполненного долга.
Я презираю это рабское и скотское учение! воскликнул карлик, и глаза его загорелись безумной яростью. Я ненавижу его, оно достойно лишь бездушных скотов! Но не хочу больше тратить с вами слов!
Он вскочил со скамьи и хотел войти в хижину, но на пороге остановился и, обернувшись, прибавил с величайшим жаром:
А чтобы вы не думали, что источником моих так называемых благодеяний служит дурацкое и раболепное чувство, именуемое любовью к ближним, знайте, что если бы на свете был человек, который обманул бы сладчайшую надежду моей души, истерзал бы мое сердце в клочки, иссушил бы мой мозг и довел бы его до белого каления, и будь жизнь и судьба этого человека в моей власти, так же как вот эта посудина, он схватил стоявшую возле него глиняную чашку, я бы и не подумал расшибить его вдребезги, вот так! Он со всей силы швырнул ею в стену, и чашка разлетелась на мелкие кусочки. Нет! Тут он заговорил тише и спокойнее, но с невыразимой горечью. Я бы его ублажал, окружил бы его богатством, одарил могуществом, чтобы хорошенько разжечь его дурные страсти, развить его злую волю; я дал бы ему все средства к удовлетворению его пороков и подлых наклонностей; он был бы центром непрестанного водоворота, без отдыха кипел бы сам в своей злобе и в то же время имел бы свойство губить каждую утлую ладью, попадающую в его соседство; подобно землетрясению, он потрясал бы саму почву, его несущую, и всех ее обитателей превращал бы в бездомных, безродных и злополучных уродов как я!
С этими словами несчастный опрометью бросился в хижину, захлопнул за собой дверь и задвинул ее двойным засовом, как бы с тем, чтобы избавиться от вторжения ненавистного человечества, доведшего его душу до такой безумной ярости.
Эрнсклиф ушел оттуда со смешанным чувством ужаса и сострадания, раздумывая о том, какие странные и печальные причины могли довести до такого жалкого состояния человека, который, судя по его речам, очевидно, был и по рождению и по образованию гораздо выше простолюдина. Не менее удивляло его и то обстоятельство, каким образом этот отшельник, живший так уединенно и так еще недавно здесь поселившийся, мог узнать столько подробностей касательно образа мыслей, характера и частной жизни своих соседей.
«Что удивительного, думал Эрнсклиф, что, обладая такими сведениями, живя такой жизнью, обладая такой поразительной внешностью и выражая столько ненависти и презрения к человечеству, этот бедняк прослыл колдуном и люди думают, что он связался с врагом рода человеческого!»
Глава V
И каменный утес в глуши уединенной
Невольно чувствует дыхание весны;
Апрельская роса и солнца луч приветный
В поблекший горный мох вливают жизнь и свет.
Так точно и в душе, не ведавшей отрады,
Внезапно дрогнет жизнь при виде женских слез;
И долю мрачную, в борьбе с судьбой суровой,
Улыбка женская весельем озарит.
По мере того как весна подвигалась вперед, погода становилась теплее и отшельник все чаще выходил посидеть на широком камне у дверей своего жилища. Однажды около полудня, когда он сидел таким образом, на некотором расстоянии от его хижины пронеслась целая толпа дам и джентльменов верхом на борзых конях, в сопровождении множества слуг. Собаки, соколы, запасные лошади дополняли их штат, и воздух по временам оглашался криками охотников и звуками охотничьих рогов. При виде этого веселого сборища отшельник встал с намерением уйти в хижину, но в эту самую минуту перед ним внезапно очутились три молодые девушки со своей прислугой: они, очевидно, отделились от остального общества и подъехали с другой стороны, потому что им показалось любопытно посмотреть вблизи на мудреца Меклстон-мура. Завидев его, одна из них вскрикнула и закрыла лицо руками, как будто не ожидала возможности подобного уродства. Другая, стараясь скрыть свой ужас и посмеиваясь истерически, спросила карлика, не согласится ли он предсказать им их судьбу. Третья, которая была гораздо лучше одета, несравненно красивее остальных, да и лошадь под ней была породистее, выехала вперед, как бы желая поправить неделикатную выходку своих подруг.