Заодно урок домоводства устроила, усмехнулась женщина. Девочки, за большим столом чистили овощи. Аарон почувствовал, что краснеет: «Внучка ваша здесь». Госпожа Эпштейнова кивнула:
Клара привела. Она занимается, указав пальцем на потолок, женщина понизила голос, с вашим родственником внучка госпожи Эпштейновой, четырехлетняя Адель, болтая ногами, грызла кочерыжку от капусты. Аарон услышал сзади веселый голос:
Рав Горовиц! Мы закончили, с господином Михалом кузена здесь звали на чешском языке. Клара Майерова прислонилась к косяку двери. Женщина подняла испачканные в типографской краске руки:
Я привыкла к более просторным мастерским госпожа Майерова оформляла спектакли в Сословном, Театре. На пальце женщины блестело обручальное кольцо. Алые губы улыбались:
Но Михал меня хвалит, Клара подмигнула Аарону, когда он уедет, я его заменю от нее пахло краской. Твидовый жакет был расстегнут, шелковая блузка поднималась на высокой груди. Аарон отвел глаза:
Нельзя, нельзя. Она замужем, не думай о ней мужа госпожи Майеровой, судетского немца, коммуниста, арестовали год назад, в Лейпциге. Он приехал в Германию на подпольную встречу партии. С тех пор женщина ничего о нем не слышала. Подбежав к матери, Адель подергала ее за подол юбки:
Покажи картинки, мамочка. Ты зайчиков рисуешь, или собачек? Дядя Михал мне нарисовал котика.
Я видела, госпожа Майерова забрала у дочери кочерыжку:
Пойдем, руки помоем, перед обедом. Картинки я рисую разные она, едва заметно, усмехнулась.
В коридоре затренькал звонок. Госпожа Эпштейнова распорядилась: «Девочки, накрываем на столы!». Аарон слышал цокот ее каблуков по выложенному плиткой коридору, вспоминал кудрявый локон, падавший на белую шею. После обеда он занимался с детьми Торой, а Мишель устраивал им уроки рисования. Неслышно, пробормотав: «Не думай о ней», рав Горовиц тоже отправился мыть руки.
На кухне квартиры раввина было накурено. Радио ловило только чешские передачи, никто из них языка не понимал. Они читали новости в западных газетах, и разговаривали с местными жителями. Евреи Праги знали немецкий язык, но после оккупации Судет гитлеровскими войсками, никто его больше не употреблял. Аарон и Авраам обходились идиш. Мишель объяснялся с художниками на французском языке. Многие из них учились в Париже. За потемневшим окном хлестал дождь. На столе лежали свернутые листы Le Figaro: «Республиканцы продолжают сражение на реке Эбро».
Ненадолго, мрачно заметил Мишель, поставив перед собой скромную, деревянную шкатулку:
Франция и Англия продали Чехословакию, они вскоре Испанию продадут. Признают режим Франко длинные, ловкие пальцы перебирали паспорта:
Испанский, португальский, швейцарский. Очень хорошо, что есть документы нейтральных стран, одобрительно сказал Мишель, по ним легче выезжать. Но что с детьми делать Аарон стоял у плиты, с лопаточкой, следя за жареной картошкой. На столе красовалось несколько бутылок пива.
Авраам Судаков пожал плечами:
А что делать? Вывезу их нелегально, через венгерскую границу. В квоту они не попадают. Они не граждане Германии. У них даже чешских паспортов нет. Вообще ничего нет.
Чешские паспорта мы получим взяв сигарету из медной пепельницы, Аарон глотнул горький дым: «От них, правда, никакого толка не будет». Госпожа Эпштейнова отпустила мужчин:
Сегодня мы с детьми посидим. Отдохните, в театр сходите. У Клары в театре премьера, «Волшебная флейта». Посмотрите на ее декорации, госпожа Майерова снабжала гимназию контрамарками. Она, много раз, приглашала Аарона. Рав Горовиц, смущенно отзывался:
Мне нельзя в театр, госпожа Майерова. Такое правило темные глаза блестели: «Простите, рав Горовиц. Все время забываю».
Картошка шипела, бубнило радио. Аарон слышал высокий, сильный голос Габи:
Mann und Weib, und Weib und Mann,
Reichen an die Gottheit an.
Он помешал картошку. Сердце тягуче, привычно заболело:
Никакого толка, повторил Аарон, и как ты собираешься ввезти сто пятьдесят еврейских детей, без британских виз, в Палестину? кузен Авраам покраснел:
Мишель и его ребята могут поработать с паспортами отпив пива, Авраам, мрачно признал: «Ты прав. Пройти пограничный контроль в Яффо сложнее, как говорится, чем верблюду пробраться сквозь игольное ушко. Ты, конечно, таких слов не знаешь они все, невольно, расхохотались.