Я любил ее даже сильнее, чем самого себя.
Куда же уж больше?!
Юрик, родной, проворковала моя полуночная наяда, искушая меня каждым обнаженным и полуобнаженным изгибом своего тела, у тебя есть визитные карточки?
Конечно! Я же проректор!
Я вскочил с кровати и упругой походкой юноши-любовника, контролируя переливы мышц спины и ягодиц, подошел к своему чесучовому костюму, бережно повешенному на стул с гнутыми ножками.
Аня внимательно рассмотрела карточку, потрогала ее выпуклый шрифт, даже зачем-то понюхала:
Какая прелесть!
В левом углу карточки была изображена розовая фламинго.
Зачем здесь эта птица?
Вспоминая тебя, я представлял образ фламинго.
Какой ты милый!..
Утром, стоя у распахнутого окна, Анна, теребя бархатную пуговицу пеньюара, спросила:
Ты подаришь мне свою визитку?
Конечно. У меня этого добра
Через час начиналась моя лекция о проснувшихся вулканах, и я оперативно натягивал чуть расклешенные брюки.
Анна же еще раз полюбовалась визиткой, поцеловала ее, и положила в нагрудный карманчик.
Я бодро вышел из номера в полной уверенности, что мой роман с Анной находится в самом истоке.
О, как я ошибался!
6.
Вечером в номере 777 я не застал свою Анну.
Там поселился какой-то носатый грузинский князь с инкрустированным бирюзой кинжалом на боку.
Где моя Анна? я схватил князя за грудки.
Князь выдернул кинжал и приставил мне к горлу.
Зарежу шакала!
Зачем же так сразу?
Я понял, князь тут ни причем.
Вот и еще поворот!
Я забросил проректорство, жену Маргариту Ивановну, своих ребятишек, мал-мала-меньше, и предался пагубному пьянству.
Я опустился на самое социальное дно. Стал подонком. Спал на вокзале, ел бесплатную американскую похлебку в приютах для бомжей.
Однажды, с похмелья полубезумный, я столкнулся с университетской вахтершей, бабой Клавой.
Она посоветовала мне ехать на Соловки, к старцу Паисию.
Он твоего «зелёного змия» враз выгонит!
Я поехал на Соловки, несколько дней коленопреклоненно стоял на службе.
Старец Паисий что-то пошептал надо мной, и мне уже совсем не хотелось пить.
Начинался Крестный ход.
Мелькнули хоругви и тяжелые церковные знамена.
Густо запахло ладаном.
Потупясь, пошли монахи и монашки.
Одна из монашек, почудилось, сверкнула на меня знакомыми карими глазами.
В черном хитоне и в черном же плате шла моя Анна.
Жаркие слезы обожгли мне глаза.
Маленький, скособоченный юродивый с бельмом на глазу подошел и ласково перекрестил меня:
Ишь, как убивается, голубчик! А ты, раб божий, радуйся!
Я, дядя, стараюсь
Вечером в скором поезде, отхлебывая биокефир, я выехал в Казань.
Настроение пасмурное. Все суета и тлен.
Вот они, визитные карточки, до чего доводят!
Хотя причем тут карточки? Чёрт с ними!
За окном мелькали березки или молодые дубки.
Что-то меня ждет впереди?!
Дабы резко переменить обстановку я решил отправиться в Индию. В страну Киплинга, мыльного дерева и Рики-Тики-Тави.
Глава 7
СТО РУПИЙ
1.
Я тщательно изучил бомбейские вулканы. Они то и дело оживали, выбрасывая в небо тонны пепла.
Экология Индии шла к чёрту! Мыльные деревья погибали на корню. Ганг был безнадежно загажен и мало подходил для ритуальных омовений религиозных фанатиков.
После насыщенного трудового дня я лежал в своей крохотной гостинице в камышовом кресле, совал руку в карман субтропических шорт, вытаскивая причудливые экземпляры пемзы.
Признаться, за пару недель мне уже надоела Индия с ее йогами, рикшами, москитами и вулканами. Я все настойчивей мечтал о какой-нибудь более холодной стране
Да-да!
Жгучие морозы!
Как там? «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник»
Ядреная водка лихом в кабаке!
Косолапые медведи и цыганки в монисто!
Через мощеный пемзой дворик прошла тоненькая девушка с расписным кувшином на голове.
У меня перехватило дыхание.
Точеный стан, схваченный зеленым шелком, черные ресницы, взлетающие, как бархатные ночные бабочки.
Я вулканолог. Я привык наблюдать самые загадочные и энергетически насыщенные объекты. Наблюдать с холодком прожженного натуралиста.
Тут мое сердце нежно заныло, а низ живота окатило теплом.
По радужной пемзе дворика побежал рикша с бамбуковой повозкой.