Дервиш
Как безумец, на пороге рая,
Плача, хохоча, крича, любя,
Он вертелся, тлея, выкликая,
Пламя изгоняя из себя.
Он постиг все тайны без предела,
И, пронзив рассудок сей насквозь,
Позвоночник вышибив из тела,
Сквозь него прошла земная ось.
Что он в прежней жизни сделать мог бы,
Чей-то сын, хозяин и жених?
Он сошёл во тьму и трепет мозга,
Чтобы Бога выцедить из них.
А под ним все всполохи и крики,
Наших пошлых жизней тьма и свет,
Всё, что мним мы низким и великим,
Войны, троны, звёзды, бег планет
Он кричал в безвыходное небо,
Тлея и от ужаса дымясь,
Что всё в мире криво и нелепо,
Что нужна нам всем иная связь
Рай был перед ним распахнут грозно,
Но не смел он перейти порог
И плясал, вертелся, плакал слёзно,
И почти не ведал, кто он Бог;
Бог же крался линией пунктира
Сквозь пиры и пляски наших дней,
Выпрямляя злость и кривость мира
Непомерной кривизной Своей.
Столпник
Лишь одного хотел он: тишины.
А мир не затихал кричал, сражался
И он на высоченный столп взобрался,
Откуда звуки мира не слышны.
Лишь иногда взирал он вниз смиренно,
Где, время на часы пути деля,
Темнела вся большая ойкумена,
Вся плоская, постылая земля.
И всё грешно, и ничего не мило
Там, на последней, страшной высоте,
В пустыне неба, над пустыней мира
Он кротко обучался пустоте.
Ему земного тела было мало,
Он жил в рассеянном тепле дождя;
Душа его при Боге пребывала,
К нему, домой, почти не заходя.
Но все года, пронёсшиеся слепо,
Пока, покрытый струпьями, нагой,
Он устремлён был в огненное небо,
В нём своевольно возрастал Другой.
Был этот Некто расположен к чуду,
И звёзды в небе путь меняли свой,
И струпья превращались в изумруды,
И благовоньем становился гной.
А там, под ним, текли земные войны,
Вставали царства, падали цари,
Но это было мелким, недостойным
В сравненье с тем, что было там, внутри.
Над всем мирским, на самой грани рая,
Врастал он в огненное Ничего,
По мере силы Богу помогая
В последнем одиночестве Его.
Йог
Он много лет к себе был не готов.
Закрыв свои глаза от света плотно,
В себе он видел скопище животных,
Рабов, шутов, купцов, царей, богов.
Но он хотел узнать, пока живой,
Куда, минуя отдых, свет и тени,
Его сквозь холод перевоплощений
Гнал некий страх слепой, дородовой,
И с малолетства, с дней своей весны,
Он закалял себя огнём и зноем,
Себя переплавляя в то, иное,
Чему ни смерть, ни время не страшны;
И, всматриваясь зорко в древний страх,
Сидел на берегу реки годами,
Следя остекленевшими глазами,
Как Ганга проплывает в небесах.
Он научился жить с собою врозь,
Класть плоть, как вещь ненужную, на полку,
И кулаки сжимал настолько долго,
Что ногти проросли сквозь кисть, насквозь.
А взгляд летал, от светлых глаз отпав,
В пространстве затихающего ветра,
Его, слепого, одаряя щедро
Бесславнейшей из всех бессмертных слав.
Он восседал, как кукла, обожжён
Палящим солнцем, выше славословий,
И сонмы предков в каждой капле крови
Молчали, глядя, как моргает он.
Рубаи мои
* * *
Благодарна толпа за подаренный грош,
А отдашь ей всю жизнь не заметит: «И что ж?»
Словно деньги, себя сосчитал я прилежно,
Так потрать меня, Господи, так, как сочтёшь!
* * *
Все цветы в этом мире цветут для меня.
Солнце утром встаёт над землей для меня.
Для меня без меня всё вокруг происходит,
Значит нет человека беднее меня.
* * *
Или чашу вина, иль меча остриё
Всем, кто ищет, судьба преподносит своё.
Тот, кто быстро идёт, за судьбой не поспеет,
Тот, кто тихо шагает, обгонит её.
* * *
Душу жжёт всемогущий коварный огонь.
Да, мне больно. Но пламя живое не тронь!
Чем сильней я сгораю, тем ближним теплее.
Тёплый пепел мой Богу согреет ладонь.