Юния вновь бросила взгляд на деревянную спину префекта.
Вероятно, император встревожен какими-то слухами? негромко уронил Вибий Крисп.
Что? переспросил Фуск. Не знаю, Квинт. Солдату подобает выполнять приказ, а не задавать вопросы.
Тон его был слишком резок. Юния улыбнулась.
Актеры в этом году дают представление за представлением, рассеянно заметил Вибий Крисп. Не только в театрах, но и в частных домах.
Парис имеет необыкновенный успех, поддержал Регул. Говорят, Виния Руфина охотно приглашает его.
Худое, скуластое лицо префекта стало злым.
Божественная Августа приглашает его еще чаще, ответил он. Что с того?
Регул замешкался с ответом. Открыто обвинить Августу никто бы не решился.
Или ты видишь в этом что-то дурное? допытывался Фуск. Возможно, ты вздумал судить поступки Августы? А то и самого Цезаря? Это пахнет законом об оскорблении величества.
Крисп и Мессалин одновременно отодвинулись от Регула. Юния, увенчанная косами германских рабынь, была уже на другом конце двора.
Я упомянул о Винии Руфине, возвысил голос Регул, став еще бледнее, и только.
Позволь. Ты говорил об актере Парисе и зрителях, у которых он имеет успех.
Я не знал, что божественная Августа им восхищается.
Теперь знаешь. Поспешишь объявить себя другом Париса?
Регул окончательно запутался, принужденный выбирать между гневом Августы и Цезаря.
Так что же? Не выкажешь дружбы Парису? Или мнение Августы для тебя неважно?
Важнее мнение Цезаря, выбрал Регул.
Корнелий Фуск не ответил, взглянув куда-то за спину Регула. Тот обернулся и позеленел. Августа Домиция стояла позади него и, сложив руки на груди, внимала разговору. Несомненно, она находилась там уже давно, и Фуск ее прекрасно видел. Высокая, крепко сбитая дочь Домиция Корбулона, победителя парфян, унаследовала от отца рост и сложение. У нее был массивный подбородок, крупный нос. Над широким лбом поднимались завитые в мелкие кольца волосы. Домицию никто не назвал бы красавицей, но от нее исходила сила, и сила безжалостная. На бренные останки Регула было больно смотреть.
Фуск прошел во внутренние покои дворца. Чем ближе к комнатам императора, тем пустыннее становились галереи и переходы. Шаги рабов шелестели не громче капель, разбивавшихся о чаши фонтанов. Фуск и сам начал ступать осторожнее. Приблизился к дверям, отделанным золотом и перламутром, вызвал императорского секретаря. Тот явился незамедлительно.
О чем префекту угодно говорить с Цезарем?
Разумеется, не об актере Парисе. Есть повод более серьезный. Настолько серьезный, что императору впору забыть об актере.
Тревожные вести с мезийской границы. Даки готовятся к войне.
Секретарь беззвучно исчез, чтобы вернуться через мгновение.
Божественный Цезарь отдыхает и призовет тебя позже.
Фуск не ждал иного ответа, но едва справился с досадой. Император не желает ни о чем думать, пока не покончит с дерзким актером. Выходит, надежды отвлечь его нет совершенно. Скверно. Да и положение в Мезии требует срочного вмешательства. Нужно переместить войска Он не может этого сделать, без согласия императора.
Зато позаботиться об актере может.
* * *Из четырех сортов коринфской бронзы самым дорогим считается сорт, называемый «печеночным». Темный, с винно-красным отливом. Таков был точь-в-точь цвет волос Винии Руфины. Только сейчас падавшие на лоб красноватые пряди совсем потемнели от пота. Под глазами синеватые полукружия.
Фуск осторожно коснулся ее руки. Узкая ладонь была горячей и влажной. Виния разлепила запекшиеся губы.
Лихорадит.
Лекарь велел ей не вставать с постели, наябедничал Гай Элий. Как думаешь, последовала она совету? О, да, как все женщины строго наоборот.
Гай улыбнулся, но в его светлых глазах не отразилось улыбки. Узкое смуглое лицо оставалось тревожным, почти сумрачным. Тога с пурпурным окаемом сияла белизной, ни одна тщательно заложенная складка не была смята словно по мановению руки он перенесся из дома на многолюдный Форум, минуя толчею узких улиц.
Солнце клонилось к закату, на тусклом от жара небе появились первые золотистые облака. Удлинились тени от многочисленных колонн и статуй, украшавших Форум. Белоснежные портики храмов начинали розоветь, тени становились фиолетовыми. Близился час вечерней свежести, когда истомленный солнцем город спешил вздохнуть полной грудью. С каждой минутой на площади делалось все оживленнее.