Случается и воину промахнуться.
За это он платит жизнью, приговорила безжалостная Домиция Лонгина и направилась прочь.
Она не просто уходила величественно удалялась, как удаляется победитель от распростертого на земле врага. Он воскликнул вслед, забыв, что обращается к Августе, желая доказать, что еще не побежден:
Будь у всех зрителей твой взгляд
Она остановилась и только слегка повернула голову.
Что же тогда?
Он хотел сказать: «Тогда из воображаемых ран потекла бы настоящая кровь». Но вместо этого вспомнил, что она, именно она, одним своим присутствием спасла спектакль, и сказал:
Твой взгляд придал мне силы.
Тотчас подумал, что она вновь уронит презрительное: «Рабам нужна плеть». А еще подумал, что ничья брань не жгла больнее. И еще как сладко удостоиться ее похвалы.
Она бросила через плечо:
Хочешь играть для меня?
Да, ответил он, глядя на ее белую и округлую щеку, на столь же белый и округлый локоть, с умыслом выставленный из-под покрывала.
В тот миг Парис ясно осознал, почему Домициан отнял эту женщину у ее первого мужа. Это была нелегкая победа даже для Цезаря. Верно, не раз ему приходилось, забыв о царственном величии, падать на колени и умолять.
«Домициан предложил ей порфиру. А что может предложить актер?»
Она повернулась и наградила Париса насмешливым взглядом, показав, что прочла его мысли. «Хорошо, подумал он, вспыхнув яростью, римляне склоняются перед порфирой владыки, склоняются со страхом. Но они склоняются и перед талантом актера, склоняются с любовью. Склонится и эта гордая римлянка».
Домиция снова усмехнулась и пошла прочь. Парису хотелось, чтобы она еще раз оглянулась, но она ушла, не оглядываясь. Он сказал себе в утешение: «Чем труднее битва, тем слаще победа».
Он добился от нее похвал. Добился и клятв. Добился слов, которых Парис не сомневался от нее не слышал никто, даже император.
Гнев Домициана понятен. И все же Все же Парис был уверен: императору, конечно, ненавистен Парис-человек, затронувший сердце и чувства Августы. Но сильнее ненавистен Парис-актер, пробудивший души и разум зрителей.
Значит, грозный приговор не отменен, а только отложен.
Парис с силой втянул холодный ночной воздух. Успеет ли он сыграть «Антигону»? Только бы успеть!
Мы пришли, повторил Парис, видя, что центурион не уходит.
Войди в дом, ответил Марк.
Тогда ты доложишь, что поручение исполнено? улыбнулся Парис.
Марк не ответил на улыбку. Лицо актера тоже стало суровым.
Благодарю, коротко сказал он и перешагнул порог.
* * *Ранним утром Виния Руфина, приняв лекарство Зенобия, посмотрела на себя в зеркало, потянулась за румянами, безнадежно махнула рукой, облачилась в голубой шелк лица нет, так хоть волосы оттенить и вышла к гостю, спозаранку явившемуся ее приветствовать.
Гость был невысок, жилист, загорел до черноты и одет в ярко-синюю короткую тунику.
Мепп! воскликнула Виния. А я-то думала, кто пренебрег гонками колесниц: обычно все, опережая друг друга, торопятся занять места в цирке.
О, госпожа, твое приветствие принесет мне удачу.
Надеюсь. Я молю богов даровать тебе победу.
Благодарю. Я и сам побывал в храме. Уверен, нынче я надену венок победителя. Я видел во сне Пегаса, летевшего перед моей колесницей.
Добрый знак, улыбнулась Виния. Будь жив отец, он поставил бы на тебя все свое состояние. Да и Авл Виттелий тоже. Но и я билась об заклад. Скажу по секрету: сам префект Фуск за тебя.
Весьма мудро с его стороны, ухмыльнулся Мепп. Соберет кучу денег, сможет с долгами расплатиться.
Ах, дерзкий, ты еще не победитель!
Но буду им.
Взмахнув рукой, он вышел. Улыбка медленно сползла с лица Винии. От всего сердца надеясь, что завтра вновь увидит в своем атрии отважного Меппа боги знают, сколь многие разбиваются на ристалищах, а калечатся как! Виния приказала подавать лектику.
Цирк гудел. Известно было, что император не почтит зрелище своим присутствием, но это не помешало остальным горожанам, истомленным зноем и скукой, искать развлечения. Об упряжке Меппа, его гнедой кобыле, говорил весь город. Еще до восхода солнца были заняты места, отведенные простым горожанам. Едва же мрамор храмов и портиков порозовел от солнечных лучей, как начали прибывать обитатели величественных тибрских дворцов. В окружении рабов и клиентов, возлежа на шелковых подушках, в лектиках, изукрашенных слоновой костью и перламутром, благоухая нардом и розовым маслом, приближались они к цирку и, пройдя под мраморными аркадами, меж увитых розами колонн, занимали скамьи у самой арены. Лучшие места отводились сенаторам, следующие ряды принадлежали всадникам. Императорский подиум, затененный зеленым, расшитым золотом пологом, пустовал.