Панторпа еще раз всхлипнула, но уже тише.
Гермес устриц обещал подать, сказала она подозрительно безразличным тоном.
А мне понравилось, как ты читала, заявил Марк. Так и видел эту бедную тут он запнулся, потому что забыл имя героини. Панторпа прочла так много, что Марк запутался: о Медее, Федре или о ком-то еще шла речь? эту бедную женщину Мороз по коже.
Панторпа не сводила с него глаз.
Знаешь, твой Парис судит слишком строго. На него не угодишь
Договорить Марк не успел Панторпа взвилась с места.
Парис строго судит? Много ты понимаешь! Парис он он Он велик, он добр, он возится с такой бездарью, как я, а ты, да как ты
И она побежала к дому. Марк шел следом, посмеиваясь. В маленьком триклинии царило оживление. Прибыли новые гости. Гай Элий стоял в стороне, небрежно опершись ладонью о стол, и с улыбкой посматривал на сестру. Гай Элий находил, что Виния Руфина увлекается театром и актерами больше, нежели это приличествует порядочной женщине. И все же для человека, выросшего в доме Тита Виния и видевшего в юности все непотребства Нерона, это был столь малый и столь простительный грех
Виния беседовала с мужчиной лет сорока, желтовато-смуглым, худощавым, с язвительной складкой тонких губ. Он держал в руках свиток, протягивал хозяйке, но в то же время отдергивал, не давая взять.
Да, госпожа, переписчики вчера окончили работу. Можно посылать в лавку Согласись, славный почерк, он развернул свиток, издали показывая Винии.
А содержание каково! подхватила Виния, смеясь, зная, что как бы она ни была щедра на похвалы да угощение, подарка ждать нечего. Завтра же пошлю купить.
Да, мне удалась эта книга, скромно заметил гость. Послушай, как хороши эти строки Или нет, вот эти Нет, вот замечательный стих
Трудно выбрать лучшее, когда ищешь в собственной книге, любезно заметил Гай Элий.
Что поделать, среди нынешних поэтов нет равных Марциалу, совершенно серьезно заметил Марциал.
И по скромности тоже, не унимался Гай Элий.
Марк возвел глаза к потолку. После представления Панторпы еще и стихи это было уже слишком.
Гермес подает мне знаки, что угощение готово! воскликнула Виния.
Потрясенный Гермес обернулся к ней: уж о чем не собирался напоминать гостям, так это о трапезе.
Тут Марциал, наконец, выбрал достойнейшее произведение.
Вот он, тот, кого вновь и вновь читаешь,
Марциал, по всему известный свету
Эпиграммами в книжках остроумных:
Славой той, какой, ревностный читатель,
Наделил ты живого и в сознанье,
Даже мертвый поэт владеет редко.
Виния зааплодировала. Фуск широко улыбнулся, и на мгновение к нему обратились все взгляды. «Это же надо, прожить больше сорока лет и сохранить такую улыбку,» поразился Марциал.
Прекрасные стихи, заметил префект и, поощряемый кивками Винии, прибавил несколько любезностей.
Когда хвалишь себя, слова приходят сами, не удержался Гай Элий.
Не скажи, прошептала Панторпа, любой эпитет кажется недостаточным.
Марциал со сдержанным достоинством принял похвалы. По его мнению, гости могли бы и больше внимания уделить великому творению, а не рваться сразу к столу. Однако, решив быть к ним снисходительным, Марциал проследовал вместе со всеми в экус.
В серебряных курильницах дымились ароматные палочки алоэ. Белыми шерстяными покрывалами были укрыты простые деревянные ложа. Фуск с приятным удивлением обнаружил, что ему отведено почетное место он уже ожидал увидеть выше себя Париса или Марциала. Место хозяина занял Гай Элий, Виния уселась у него в ногах. Введенный Нероном (точнее Поппеей) обычай возлежать и женщинам за пиршественным столом в этом доме не прижился. Панторпа села в ногах у Париса: судя по ее зардевшемуся лицу, она почитала это великой честью и не поменялась бы местами даже с хозяйкой. Приготовилась с обожанием взирать на актера весь вечер.
Двое рабов внесли накрытый стол. Рабыня-эфиопка, та, что помогала Винии в бане, украсила головы пирующих венками из роз.
Фуск из уважения к хозяйке попробовал каждое блюдо, нашел вкус превосходным, а повара непревзойденным. Панторпа оторвала восхищенный взгляд от Париса и с не меньшим восторгом (о, ветреность женщины!) обратилась к устрицам. Марциал ел с видом человека, мечтающего насытиться раз и на всю жизнь, и с заметным сожалением окидывал взглядом куски, какие уже не мог проглотить. При этом он не забывал похваливать хозяйку, в основном, жестами и мимикой, так как рот у него был постоянно занят. Центуриону Марку поначалу кусок в горло не шел. Лишь убедившись, что префект вовсе не обращает на него внимания, он дал себе волю. В лагере такого не отведаешь. Черноглазая Панторпа о нем заботилась, подпихивая то одно, то другое блюдо.