Его уход некоторые связывают с тем, что в последние месяцы он больше не мог писать стихов. С внешней точки зрения его уход из жизни казался результатом депрессии, мол «не вписался в рынок». Так Ревякин (группа «Калинов мост») вспоминает:
Он ничего не ел уже Мясо не ел, говорил, что не может есть. Жили тогда тяжело. Для Ольги, жены моей, было непонятно, что человек к ужину так отнесся. Тем более, видно было, что он давно не ел Единственное, что мне удалось сделать, это заставить его переодеться в другую одежду. Мы сняли с него ватные штаны, он помылся. Мы дали ему майку, джинсы моего товарища У него была депрессия, ничего он не мог с собой поделать, как его ни бодрили
Даже если он и осознавал свою депрессию как болезнь, хотел бы он излечиться? Что-то подсказывает что нет. Как он сам спел в «Палате номер 6»:
Хотелось закричать приказано молчать.
Попробовал ворчать но могут настучать.
Хотелось озвереть, кусаться и рычать.
Пытался умереть успели откачать.
Могли и не успеть. Спасибо главврачу
За то, что ничего теперь хотеть я не хочу.
Психически здоров. Отвык и пить, и есть.
Спасибо, Башлачев. Палата номер шесть.
О последних минутах Вачеслав Задерий вспоминал:
СашБаш трижды приходил в тот день Все происходило в квартире его фиктивной жены Жени Каменецкой, в одной комнате Женя и ее парень были когда это случилось, а в другой комнате- СашБаш. Женька потом рассказывала, что он разбудил их рано, часов в восемь- говорит: «Вставайте. Посмотрите утро какое солнышко, снежок. Пойдемте в баньку сходим..» Они, конечно, не встали, и часов в девять он снова приходил их будить. А проснулись они от того, что в квартире стало необычайно тихо
Люди более чуткие к духовным материям воспринимали уход Башлачева по другому. Так, Ирина Линник (Кузнецова), «комаровская ведьма», на даче которой в Комарово Башлачев жил последние два года своей жизни, говорит:
Я не могу назвать это самоубийством. Саша совершил этот шаг не для того, чтобы уйти отсюда, а для того, чтобы прийти туда. Он искренне верил, что кто-то там ждёт его. Он не упал из окна, он не выбросился, он вылетел. Его тело нашли в 12 метрах от стены нового блочного дома и остался след в форме большой земляники. На снегу след, как он писал «земляника в лукошке» Саша был в здравом рассудке. Это был чрезвычайно жизнерадостный открытый человек, и жизни он был рад. И он просто хотел уйти туда, он верил, что смерть это освобождение, что бренное тело это броня. Он хотел освободиться, он верил, что его кто-то ждёт. Он хотел снять с себя эту броню.
Это финал работы в красном, он настолько погрузился в идеальный мир, в созерцание корней слов, что захотел перейти туда, в тот мир. В песне «Когда мы вдвоем» он прямо об этом поет:
Когда мы вдвоем,
Я не помню, не помню,
не помню о том, на каком
мы находимся свете.
Всяк на своем.
То есть она находилась на этом свете, а он уже пребывал на том свете.
Реальность мира логосов Башлачев ощущал почти физически, что и выразил в шутливой форме в песне «Грибоедовский вальс», написанной после визита Кашпировского. Там водовоз Степан Грибоедов, сам решив проверить обман, под действием гипноза превращается в Наполеона, и в результате ощущает себя более живым, чем в реальном мире:
Опалённый горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом,
Водовоз Грибоедов Степан.
Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.
Вернувшись в реальный, «заплеванный» мир, он осознает его ущербность, и решает перейти снова в мир идей:
Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали «Ура!»
Спохватились о нём только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.
Таким образом, в средневековом споре между реалистами и номиналистами, Башлачев явно бы выступал на стороне реалистов, утверждавших реальное, а не номинальное существование идей.
Собственно, у Башлачева земная жизнь ассоциировалась с зимою, тогда как духовная и потусторонняя жизнь ассоциировались с весною. В песне «Тесто» он поет:
Когда злая стужа снедужила душу