С голодухи я сделал три захода подряд, после чего решил отдохнуть; Володя же всё это время, что-то около полутора часов, из отсека не появлялся. Периодически в двери вагона стучали, требуя вина, но мы, естественно, не открывали, так как были заняты другим делом, для нас на этот момент более важным. Вскоре после полуночи дамочки ушли, и мы с Володей, усталые, но довольные, с кружками крепкого, почти черного чая в руках, заваренного в полном соответствии с тюремными рецептами, уселись на топчане.
Ты не представляешь, Савва, как я кайфанул! восторженно изливал душу мой напарник, прихлебывая чифир. Оказывается, трахать бабу так же приятно, как и мужика. От его слов я вздрогнул и поежился, но он, не замечая моей реакции, продолжал: Поставил я ее в отсеке раком и драл целый час, не останавливаясь.
А куда хоть драл-то? полюбопытствовал я.
А черт его разберет, у баб ведь на одну дырку ха-ха-ха больше, чем у мужиков, да к тому же дырки эти рядом расположены, так что я толком и не понял куда. Главное мне было приятно.
Его рассказ меня, понятное дело, корежил, однако тут я вспомнил, что Володька-то на зону ушел совсем еще мальчишкой, поэтому первые опыты секса он познал там с мужчиной-гомосексуалистом, то есть по-простому с пидором.
Постой-постой, а ты вообще раньше с бабой-то трахался когда-нибудь? спросил его я.
Да было пару раз неохотно стал припоминать Володя. Когда после второй ходки откинулся. Мне, если честно, не понравилось, капризные они очень, и тогда я стал по городу знакомых пидоров отлавливать. А сейчас вот хорошо бабу прочувствовал, с бабой тоже неплохо. В рот, правда, брать отказалась, сказала: час всего знакомы, а ты уже хочешь всё разом.
Я рассмеялся:
Если завтра придет, еще раз предложи, наверное, уже не откажет. Как старому знакомому.
Мы посмеялись этой шутке, а вскоре, допив чай, улеглись спать; в двери, к нашей радости, больше не стучали.
Глава четвертая
Проснувшись на следующий день около восьми утра, я оставил напарника в вагоне спящим, а сам отправился на станцию. Выведал у станционного начальства, что на винзавод нас поставят не раньше чем через денек-другой, так как там уже стояли вагоны под сливом, а короткая рампа не позволяет принимать больше двух вагонов одновременно. Радуясь такому повороту событий, я продолжил свой путь и вскоре углубился в микрорайон, расположенный за станцией. Планировка этого района города не радовала глаз: он по большей части был застроен одно и двухэтажными зданиями, преимущественно деревянными, а единственным, заслуживающим моего внимания, оказалось здание столовки. Я еще названия её не разглядел, а желудок уже среагировал на донесшиеся до моего носа запахи голодными позывами, и я, решительно преодолев двойную утепленную пленкой дверь, вошел внутрь.
Выкрашенное в темно-синий мертвенный цвет помещение столовой, освещенное двумя слабосильными лампочками, висевшими под самым потолком, имело довольно унылый и неуютный вид, и я, уже не обращая внимания на интерьер, включавший в себя десятка два столиков с изгрызанными алюминиевыми столешницами и изрезанными ножами стульями вокруг них, направился к святому месту любой столовой раздаче. Уборщица, чей огромный квадратной формы зад, обтянутый синим халатом, преградил мне путь, перемещалась по столовой виртуозно размахивая веником, словно каратист Брюс Ли нунчаками; золотистая пыль, следуя за ней, облаком поднималась в воздух, никак не улучшая и без того хмурую атмосферу помещения. Раздача сияла девственной пустотой, и я свернул к кассе, за которой сидела среднего возраста кассирша еще одна весьма упитанная дама.
У вас сегодня что, санитарный день? спросил я ее, кивая на уборщицу.
Нет, работаем как обычно, ответила она, холодно оглядев меня с головы до ног. (Одет я, надо признать, был довольно просто, а у нас, как вы знаете, встречают по одежке). А что, вы чего-нибудь хотели?
Да, обыкновенное дело, в тон ей ответил я, хотел бы чего-нибудь поесть. И я кивнул на пустую раздачу.
А чего именно? смягчилась кассирша, выплывая из-за кассы.
Ну не знаю, сказал я, каши там манной горячей, можно и творожка со сметаной, или хотя бы яичницу.
Кассирша широкой шаркающей походкой проследовала к огромному холодильнику-шкафу, открыла его, сунула внутрь руку, достала из его недр тарелку и поставила передо мной: на меня глянули два огромных мороженых серо-желтых глаза под названием «глазунья».