Не хватало только милиционеров с безразличными лицами и истеричного воя жены.
Кравцов обернулся к подъезду, из которого должна была выбежать в расхристанном халатике его супруга, и вдруг ощутил, что не может проглотить слюну. Горло окаменело, словно оно состояло из одной лишь слюны, и именно эту слюну сковало в лед морозом.
-- У-убили! -- заорала над ухом дворничиха, и Кравцов отшатнулся
от своей машины, спиной уткнулся во что-то мягкое и пахнущее женским потом.
На крыше "жигулей" ничком лежал парень. Буро-красные плавки были его единственной одеждой, но и они выглядели скорее не одеждой, а большим пятном крови. Таким же, какое лежало у его головы. Худые костистые руки парня пытались обхватить крышу "жигулей", будто именно в этой крыше было его спасение, и Кравцов с удивлением посмотрел на пальцы погибшего, свисающие на лобовое стекло. Он до сих пор не мог понять, почему их не заметил. Может, опьянение от музыки не дало ему заметить?
-- На... надо милицию вызвать, -- наконец-то помягчело горло, разрешило Кравцову хоть что-то сказать.
-- Это ж Вова с че... четырднадцатого, -- вставила свое привычное "д" тетка-дворничиха.
-- А не с тринадцатого? -- вырос сбоку мужичок в мягкой шапчонке
из кролика.
-- Не-е, с четырднадцатого! Надо его накрыть. Заме-е-ерзнет, -жалостливо пропела дворничиха.
-- Трупы не мерзнут, -- пояснил мужичок.
Глаза Кравцова отыскали окна певца. Одно из них -- то, что принадлежало кухне, было распахнуто настежь и очень напоминало разорванный в крике рот человека. Примерно такой, с каким бежала к нему дворничиха. Из окна-рта посиневшим языком свисала штора и почему-то совсем не раскачивалась, хотя здесь, внизу, кожей лица ощущался небольшой ветерок.
В окне что-то мелькнуло. Черное, все в волосищах, как дикарь. Или горилла. И тут же исчезло. Сразу возникло ощущение, что никого Кравцов там и не увидел. "Образина. Холодно. Труп", -- бессвязно подумал Кравцов и снова посмотрел на штору, свисавшую по кафельным плиткам стены. Она упрямо не двигалась, будто и впрямь ей понравилась похожесть на язык убитого человека.
-- Кравцов, что случилось?! -- завизжал сверху знакомый голос.
Очень не хотелось поворачивать голову влево, словно поворот походил на признание слабости, на признание проигрыша в споре, но Кравцов все-таки поднял глаза к балкону своего этажа.
-- Что случилось?! -- повторно прокричала жена.
-- Вову-певца убили! -- ответила за него дворничиха, и Кравцов ощутил облегчение.
Он все-таки не проиграл. Теперь уже можно было не отвечать, а даже командовать.
-- Вызови милицию! И "скорую"! -- властно прокричал он. -Володька-певец разбился насмерть!
-- Ух ты! -- восхитился мужичок. -- Это ж я его вчерась по ящику видел. У клипе группы... как ее?.. Группы "Мышьяк"! Точно?
-- Точно, -- с неиспаряющейся властностью за всех, кто уже
сбежался к машине, ответил Кравцов и вдруг заметил что-то странное на левой руке парня.
Он обошел, расталкивая зевак, капот, нагнулся к лобовому стеклу и
теперь уже точно увидел на сгибе локтя красно-синие точки. Их было
так много, что, кажется, еще штук пять--семь, и они сольются в одно
буро-синее пятно.
Глава вторая
ЗА ТРИ МЕСЯЦА ДО НАЧАЛА ШОУ
Только душевная боль бывает сильнее зубной. Но Павлу Седых недавно исполнилось двадцать пять, он еще никого никогда не хоронил, ничего и никого не терял и вообще даже не замечал есть ли у него душа. А зубы имелись. Двадцать девять штук -- почти полный комплект. Левый нижний шестой вполне мог их количество уменьшить.
-- На, затянись, -- протянул ему раскуренную сигарету Сотемский.
-- Говорят, снимает боль.