Странно, что ты вспомнила о Джентри. Исправив ошибку и тактично не привлекая её внимание к исправленному фрагменту, заметил он, садясь в воде на хвост. Эти рассказы о Старом мире, по-моему, изжили себя. Я сказал, по-моему, дорогая. Я же не
Он рассмеялся и уклонился от щелбана, который ему предложили совершенно бесплатно.
Шёлковый шар из лучших сортов воды рос неспешно с их точки зрения, но с совершенно устрашающей скоростью, если глядеть с этой стороны. Тот, кто оказался бы на поверхности, упал бы в самую суть времени. Как однажды сказал воспитатель одному маленькому мальчику э, шоколадницу-то нам надо побольше приобрести. Речь, понятно, велась о каком-то другом предмете обихода.
Вселенная устраивалась ими по тому самому макету, который упомянут в текстах новейших учебников, как единственно верный. Выдумка не соответствовала действительности, как она есть, зато отличалась целостностью. Да и вообще, любое законченное произведение имеет право быть оценённым.
Дельфины отличались тем свойством, которое называют люди со слегка старомодным лексиконом культурностью. Посему идея круглого мира заинтриговала их и вместо того, чтобы посмеяться над наивностью создателей, они нашли в ней достоинство лаконизм.
Идею они, конечно, доработали, довели до ума. Вселенной можно было в определённом ракурсе пользоваться как тоннелем. Вернее, она переделывалась в тоннель, если знать, где рычаг. Ну, условно выражаясь.
Ну, и конечно, в смысле обиталища для тел она уж была обустроена что надо, по чуть вульгарному выражению Хиро. Это они или Некоторые Из Нас (таково было самоназвание расы) могли и умели только держись. Притом, вариативность обитателей предусмотрена широчайшая.
Воду использовали самую лучшую, из недр одной планеты в реальном времени то была вода, рождённая огнём и камнем, как и положено. Она даже ещё не изливалась дождями и потому не хранила лишней памяти. Память работала свежая, слоями в Неисчислимое Множество.
Капля повисла на карнизе. В её глубине, повторяющей форму виноградины, зрели семь цветов. Возникло ощущение, что там зарождается жизнь. Капля удлинилась и хоп, не выдержала свершилось.
Упала, на лету поменяв форму и природу. Вытянувшись, сплющилась диском и, ударившись всей плоскостью, разлетелась и застыла в воздухе, отдельные частицы были соединены незримым притяжением.
Это была та форма, что от века вызывает наибольшее количество шуток относительно бесполезных украшений и умственных способностей.
Корона шмякнулась, частицы более не могли удерживать напряжение. Грязные плитки бескрайнего вокзального пола добавили каплю к одному из многочисленных крохотных морей.
Вокзал утомлял взгляд сразу же, буде кто, неосторожный, бросил бы этот взгляд. Холодный, он опустел до создания мира, оставленный обитателями прежнего, которые все куда-то уехали.
Ржавые трубы по стенам ничего не проводили ни воды, ни газа, ни тем паче синергии сей весёлой славной энергии, не желающей работать в зонах заключения и в здании парламента.
Над входом высоко смотрели цифры, означавшие отрезок пути, пройденный от условно принятого начала до того момента, когда богатый добрый рабовладелец выстроил вокзал в подарок городу. Позднее, в иные времена, город нанял художников, покрывших стены чеканкой. Смысла изображений никто не доискивался, а копоть артиллерийского качества и ржавая вода сделали своё дело.
Но рассвет был настойчив. В глубине, за мерзкими, как полоса препятствий в аду, рядами вывихнутых кресел он искал и нашёл.
Прямо на полу были расстелены цветные одеяла пылающей яркости, будто кто-то разодрал пространство и проступил сквозь прореху иной мир.
Белоснежное постельное бельё виднелось под алыми и синими лужайками, как снег, полузасыпавший цветы.
Важный господин, не обращая внимания на нервно прядающую взглядами свиту, неосторожно шагал по полу, по кромке этого предутреннего мира.
Они спят.
Вдруг он увидел, как сквозь сугроб проступил глаз.
Там ребёнок, сир.
Малыш серьёзно смотрел на маленьких в пальчик человечков, разгуливающих по залу ожидания. Один из них толкнул другого локтем.
Смотрит
Важный господин откликнулся:
Он видит а не смотрит. Так-то, любезные.
Выпростав из серого кафтана руку в длинном кружевном манжете, поманил малыша, выглядевшего огромным, как молодой кит.