Служитель замер, хотя воздух вокруг него продолжал пульсировать. Я подошёл, вдыхая дым.
Отражающий небеса. Позвал я культурно приглушённым голосом.
Мне мой баритон не нравится высоковат. К тому же, мне не нравится использовать это обращение бездарно с точки зрения литературы.
Что тебе, детка? Ответил он рокочущим голосом, рождённым в львином чреве, что набито останками антилоп.
Был он само милосердие. Будто всю жизнь ждал, когда на утреннем молении к нему приблизится грязный военный.
Он, не стесняясь, подобрал с плеч золотые пряди, и женское движение только усилило его брутальность. Пахло от него крепкими духами и его начищенной шкурой кошки не потеют, а излишек тепла отдают, ложась на землю или паркет.
Видите ли, ваше благородие, в чём штука
Я посмотрел в его гигантские глаза сидят навыкате и похожи на свежие яйца, на которых нарисован голубой кружок с острым зрачком. Он понял, о чём я думаю их учат. Мгновенно он исчез предо мною. Я и глазом не повёл ни одним из своих красноватых невыспавшихся глаз. Краем зрения я заметил его высокую фигуру возле соседнего светильника в мутной радужке огня.
Даже не знаю, как сказать
Я продолжал говорить, глядя на пустое место и верно сделал. Он снова явился предо мной, тяжёлый и плотный. Тогда я откровенно глянул вбок у светильника таяла его фигура.
Служитель дождя одобрительно и без улыбки кивнул мне дескать, пошалил, сознаюсь.
Согреши, детка. Промолвил он сладким и тёплым басом.
Зачем бы это? Не сразу ответил я, чувствуя, как он неторопливо читает мои мысли.
Мои мысли были, как холодная кровь на изголовье общественной скамейки, и должен без стыда сознаться он читал их почти безошибочно.
Ибо ты знаешь, что стал лучше. Объяснил и подавил зевок его ноздри затрепетали. А это путь в объятия того, кого к ночи не поминают.
Явственно я узрел золотые его кудри сползлись по плечам за спину и сплелись в косу лицо с широким ясным лбом и подоконником подбородка открылось.
Согреши, и снова захочешь стать лучше. Начни заново.
Я представил, как он рубит дрова на заднем дворишке своих апартаментов. Им предписаны смысловые физические упражнения.
Я склонил голову в знак покорности нас так учили.
Но как же, ваша честь, слабенько возразил я, у меня задание, я должен быть чист.
Он усмехнулся голубиные глаза остались неподвижны, а вот зубы он мне показал.
Я повёл винтовкой в сторону алтаря.
В храм с оружием не ходят. Приветливо заметил он.
Иногда ходят.
Тут я без всякого злорадства увидел, что степень его покоя заметно понизилась. Он хотел оглянуться, но лёгким усилием остановил свою могучую шею.
Нет, он не все мои мысли прочитал. Почти, но не все. Поэтому теперь он слушал меня с заметно большим увлечением.
Где? Спросил я.
Он промолчал. Затем отверз уста:
Ты, детка, переутомился. Великий воин должен отдохнуть. Я принесу тебе огонь и вино.
Он повернулся ко мне спиной, я ждал, сделав вдох, и он обернулся, меняясь на глазах.
Он так близко подошёл к метаморфозе, что я ощутил излучение, рождённое его перерождающимися клетками. Глаза метали огонь, а оскаленная пасть издала тихое кхакающее рычание, ткань на плечах треснула.
Он прыгнул виноват, не на меня не настолько же я нежен.
Поскользнувшись и со скрежетом когтей проехавшись по сборному, ручной работы паркету, он издал воющий звук, и я разобрал человеческое слово:
Убирайся
Отдышавшись, я промяукал:
Не раньше, чем вы, вашество, передадите мне инструктаж.
Я снова увидел метаморфозу пасть срослась в симпатичные мужские уста, и уста снова улыбались. Он погладил местечко на плече, куда я взглянул клок рыжей шерсти торчал из небесной прорехи.
Я понял он смотрит на арку входа, к которой довольно элегантно прислонилась дубоватая фигура медведя.
О чём ты, чадо? Спросил он, распрямляясь во весь рост, вроде колонны, выросшей не на месте. (Вот бесстыдник! Он ничуточки не смутился, что на глазах у прихожан отжимался от пола). Объясни
А чадо вот о чём. Пробубнил из душной теплоты медведь.
Он отлепился от арки и притопал к нам, я попутно попытался кой-что ему внушить, позже узнаем, получилось ли.
Нам нужно, ваше э-э благородие, то самое
И пальцами показал. Мы со служителем посмотрели на эти толстые пальцы, пытавшиеся изобразить нечто утончённое.