Рассказывает «военнообязанное лицо».
Она рассматривала то, что вытащила из нутра моих командирских, а я с пола рассматривал её и в этом повороте играющего света она была чудо, как мила.
Она отошла так, что я её не видел. Я знал, что невесомая штучка занимает места не более, чем ромбик между её согнутым указательным и большим пальчиками. Спрятала.
Не похоже на грязный обломок, которым грязный солдат соскабливает щетину. Сказала она, протопали ножки. Я задрал голову. Она, глядя на свечу сквозь метеоритное стекло, любовалась пламенем. Пистолет лежал на рогах кровати.
Зато часы теперь будут показывать верное время.
Часы мои благородный гибрид войны и мирной жизни она заново собрала ловкими коготками, завела, захлопнула крышечку, а затем чувственным и ласковым движением положила в изголовье постели, за что я испытал благодарность к ней.
Ценю хорошее воспитание, не покидающее человека и в трудную минуту не декоративное украшение, а истинную драгоценность.
Она подхватила своё оружие, и теперь правая её рука была направлена в мою сторону, а в левой она держала моё жалкое военное зеркальце. Чем-то оно ей глянулось.
Ради любви к логике, взмолился я снизу, щетина тоже грязная?
Она думала о своём и, наконец, заговорила:
О чудище обло, озорно, огромно и лаяй. Когда же ты будешь повержено? Когда же ты будешь разрушено? Что придёт на твоё место?
Я терпеливо выслушал приблизительную цитату из старейшей Летописи Мрака. Я даже вспомнил, кому принадлежат эти слова. Она глянула вбок и вниз.
Больно вам?
Я промолчал.
Если бы вы были на стороне свободы, присаживаясь, для чего ей пришлось подобрать юбку, и, наклоняясь к моему раненому запястью, сказала она.
То что бы было? Без вызова спросил я. Отверстие в моей руке ныло от потери, словно я долго писал роман, а, дописав, остался один одинёшенек и задохнулся оттого, что герои мои ушли куда-то.
Вы были бы на стороне свободы.
Потом она вышла.
«Так она отняла у меня Последнюю Вещь в первый раз». Прочитал только глазами, не вникая, летописец и неопределённо ухмыльнувшись, отозвал из пруда Покорного маленького солдатика. Тот вышел на твёрдое воздушное крылечко и, отбив шаг-другой, замер. Летописец, не глядя на него, записывал последнюю фразу на листок обыкновенной бумаги. Рядовой вдруг свалился на стол. Летописец с состраданием посмотрел на него и деликатно двумя пальцами вернул в строевое положение. Шёпотом пробормотал слова извинения, пожал плечом так, будто над ним подымалось крыло.
Пропущенное слово тревожило, комар тоненько подвывал над ухом, в самом мозгу, и было имя комару сомнение.
Из летописи тьмы.
Их было семь и вовсе они не были голодными духами. Совершенно цивильные господа. По виду кто массивный с хоботом, кто предпочитал ползать на бронированном животе, кто смеялся диковатым смехом и прочее.
Нет, ну седьмые они очень напоминали людольвов и вообще, они, кажется, не одобряли проект. Эти господа так и остались загадкой, их мир находился страшно далеко за Балконом. Им сопутствовали, сообщает предание, какие-то птицы. Но, возможно, это ошибка при передаче информации, выдуманная подробность.
Остальные шестеро приземлились, конечно, не одновременно. Но после небольшого выяснения отношений в предбаннике Детского Сада, поломав несколько вполне лояльных планет, пришли к Соглашению.
Теперь вопрос что погубило людольвов, способных, как и всякие, совершенно я подчёркиваю и обращаю ваше внимание на подчёркивающую линию совершенно невинные существа, убивать даже взглядом при необходимости?
Как и всегда, когда виноваты родители мужчина и женщина Первопричина, да Она, Она, погубила их к Своему горю и недоумению.
Когда они были переделаны настолько, что уже не могли убивать взглядом, полным любви, когда и самой-то любви, о печаль, о ужас, поубавилось в них, вот тогда они и стали вспоминать, как всё было.
Но и забывать сразу же.
Тогда уже Шестеро построили клетку вокруг мира. Не слишком просторная, со всякими утомительными подробностями вроде узловатых ржавеющих сочленений, она была двойной. Пруты сплава покрыли изоляцией чем-то вроде плотной шкуры и рассеивающим антирадаром.
Правильный куб, возле полюсов пустовали широкополые конусы, простирал свои характеристики на расстояние в три планетарные атмосферы.