Ну, в каком-то смысле, да! подтвердил, улыбаясь, швейцарец. Мне кажется, что это очевидно!
Молодая итальянка Мария захлопала в ладоши. Французы начали с жаром что-то обсуждать.
Так вот, леди и джентльмены, дождавшись тишины, американский сыщик оглядел всех присутствующих торжествующим взглядом. Я вас вынужден разочаровать! То, что рассказал господин Крамер лишь внешняя сторона вопроса. А, как известно, всегда существует изнанка! То, что скрыто от глаз публики и остается за кадром. Как выяснилось гораздо позже, в конце тридцатых годов, всю эту махинацию придумал и организовал некто Эдуардо Дефольфьерно, аргентинский мошенник и авантюрист! О, это была гениальная афера! Надо отдать должное его изобретательности! Сначала Дефольфьерно нашел талантливого художника-копииста и заказал ему пять копий шедевра. Затем он нанял мелкого уголовника Перуджо, который едва сводил концы с концами, за небольшую сумму украсть «Мону Лизу» из Лувра. Дефольфьерно посоветовал итальянцу «лечь на дно», говоря, что он сам продаст картину, когда поутихнет скандал, тогда, мол, они оба сказочно разбогатеют. Пока наивный и недалекий плотник спал на шедевре Да Винчи, Дефольфьерно запустил слух на «черном рынке», что пропавшая картина у него. Он умудрился продать все пять копий, выдавая их частным коллекционерам за оригинал, выручив фантастическую по тем временам сумму в несколько миллионов долларов. А затем Дефольфьерно просто исчез с деньгами! Лишь в конце тридцатых он снова проявился, уже перед смертью рассказав обо всем в интервью. Кстати сказать, что к украденному оригиналу он ни разу даже не прикоснулся. Когда плотник понял, что его босс и вдохновитель исчез, он решил действовать сам, на свой страх и риск. Обманутые коллекционеры молчали, еще бы они кому-нибудь пожаловались! Чем кончилось вы уже знаете! Так что я говорил уже и еще раз повторю: никакие они не романтики, а сукины дети!
За столом снова все зашумели, переговариваясь и смеясь.
Смолев задумался, история оказалось крайне поучительной. Похоже, что американец все-таки выиграл первый раунд!
Из задумчивости его вывел встревоженный возглас Манна, обращенный к нему. Алекс поднял глаза. Виктор указал ему жестом на лестницу, что вела на галерею. Развернувшись, Смолев увидел начальника отдела уголовной полиции острова, старшего инспектора Теодороса Антонидиса, двух его помощников сержантов, из-за спин которых выглядывала расстроенная Катерина. На виске Смолева вдруг снова запульсировал шрам: явный признак, что что-то произошло. Он встал из-за стола и подошел к полицейскому.
Здравствуйте, старший инспектор! радушно произнес Алекс. Вы как раз к ужину! Прошу вас за стол! Что-нибудь случилось?
К сожалению, господин Смолев! ответил инспектор, отдуваясь и вытирая пот белоснежным платком. Благодарю вас за приглашение, но в другой раз! Дело в том, что мы обнаружили в холмах тело мужчины, лет тридцати. Документов у него с собой не было. Только визитная карточка виллы «Афродита». Поэтому мы и пришли к вам.
Ясно, медленно произнес Алекс. Как он умер?
Пулевое ранение в затылок, развел руками старший инспектор. Тело отправили на вскрытие, посмотрим, что скажет пуля. Нам нужно, чтобы кто-то его опознал.
Опишите его, попросил Алекс.
Лет тридцати, среднего роста, худой, волосы темно-русые, глаза карие. Носит очки. Одет в
Светлые брюки и клетчатую рубаху? подала голос Катерина. Босс, так это же Альберт Шульц, наш жилец из четвертого номера! А карточку я ему сама дала, чтобы он не потерялся
Если это так, произнес инспектор Антонидис, то вы позволите нам осмотреть его номер?
Разумеется, старший инспектор! Катерина вам откроет его комнату, кивнул Смолев. Я, с вашего разрешения, вернусь к гостям, но в любой момент я в полном вашем распоряжении!
Алекс вернулся за стол и сел рядом со Стефанией, взяв ее за руку и, не подавая вида, что встревожен, нежно улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд девушки.
За столом по-прежнему шло бурное обсуждение истории, только что рассказанной американским детективом. Но Алекс ничего не слышал. Он с сожалением думал, что Манн прав: все это очень странно убийство немецкого журналиста, писавшего об искусстве, за день до выставки наводило на мысль, что это только начало и основные трагические события еще впереди.