Мы продолжаем разговаривать. Я узнаю, что зовут ее Анита, ей тридцать один год значит, я на двенадцать лет старше, это нестрашно, она заканчивает учиться на терапевта в институт пошла не сразу, до этого работала медсестрой в Латвийском центре морской медицины, и еще она пишет стихи и сейчас как раз направляется в свой литературный кружок. Подрабатывает экскурсоводом, но не часто, времени почти нет.
Я что-то говорю ей о себе, делюсь сегодняшними рижскими впечатлениями. Но вот мы уже на остановке Что, так и поедем в разные стороны, если нам нужны разные троллейбусы? Я всегда был стеснительным, до сих пор удивляюсь, как это не помешало мне жениться два раза, но тут решил проявить твердость.
Анита, а давайте, вернемся, погуляем еще по «старушке» (читателю: рижане так называют старый город), не хочу с вами расставаться, и вечер такой хороший, произнес я с решимостью солдата, поднимающегося в штыковую атаку.
После этой фразы решимость мгновенно пропала.
Только не подумайте ничего плохого, зачем-то сказал я.
А я пока о вас только хорошее думаю, Анита улыбнулась одними глазами.
Вдруг она высокомерно посмотрела на меня. Это было очень неожиданно, тем более что и высокомерие было не вполне понятным. Я уловил в нем какой-то совершенно незнакомый оттенок. Это высокомерие было намного сильнее, чем, скажем у девочки из разбогатевшей семьи, но оно казалось не злым, скорее изучающим.
Впрочем, она снова улыбнулась и коротко ответила:
Хорошо.
Накопленной за последние дни усталости как не бывало.
Это было как чудо мы вдвоем вернулись в центр города, гуляли по этому причудливому сплетению улиц и переулков. По пути беседовали почти как уже давно знакомые люди. Анита рассказала мне о своей семье. Оказывается, она полукровка вот откуда такое произношение!
Отец Аниты, латыш, в юности, как и почти все тогда, был призван в советскую армию и, как многие в самом конце семидесятых, попал в Афганистан. Он получил там тяжелое ранение, инвалид. Мама русская, коренная рижанка, учитель в школе. Она их единственная их дочь.
Расскажи мне о себе, просит она. Мы уже перешли на «ты».
И я говорю о себе, своих родителях, даже про прадеда-священника, и про дворянку-прабабушку, ловлю себя на том, что как можно больше хочу рассказать ей о том, кто я и откуда взялся такой
А ты сам ходишь в церковь? вдруг интересуется она.
Несколько неожиданный вопрос в начале первого свидания, а именно оно, кажется, у нас и есть
Не так часто, как надо, но, конечно, да, отвечаю я. Наша семья не из тех, кто стал посещать храмы в конце восьмидесятых, когда это стало можно делать. Мы из Церкви не уходили.
Звучит несколько высокопарно, но так оно все и было. Я вижу, что это очень нравится Аните. Сердца наши с самого начала влекут друг друга, но мой ответ располагает ко мне ее душу. Изучающее высокомерие в ее взгляде больше не появляется.
Анита узнает, что я много читаю, иногда пишу прозу, исторические очерки. Совпадение оказывается, у нас любимые книги. И их много. Может, кажется, но она более ласково смотрит на меня. Потом речь снова заходит о ней.
Семья, у Аниты, мягко говоря, небогатая, ей уже надоела бедность, и она думает после института уехать отсюда Не навсегда. Из Латвии, к сожалению, сейчас уезжает много молодежи.
Даже про Россию думала, говорит она.
К нам точно не стоит, отрезаю я вполне искренне.
Она с недоумением смотрит на меня. Тогда я читаю Аните стихотворение Лермонтова «Жалобы турка» (читателю: оно про Россию, прочтите обязательно, пересказывать Лермонтова не буду!). Похоже, она понимает меня, снова улыбается, уже по-другому, в ее балтийских глазах веселые искорки.
Анита берет меня под руку, я не очень люблю так ходить. С легкостью ловеласа и откуда только взялась! делаю непринужденное движение, и ее рука оказывается в моей. Она не против.
Скоро мы заходим в бар. Он располагается в подвале старого дома, просторный, в интерьере преобладают желтый и зеленый цвета. Много людей есть и рижане, и туристы, в основном почему-то английские пенсионеры, хотя заведение, судя по интерьеру, рассчитано на молодежь. Здесь мы пьем Бауское пиво, здесь звучит удивительно приятная я не слышал ее в России мелодия Паулса.
Я смотрю на руки Аниты пальцы длинные, такие бывают у одаренных музыкантов, на ногтях нет маникюра, этим породистым пальцам он просто не нужен.