Альфредо свою, по-моему, оставил на проспекте. Он не из тех парней, что заезжают в тупик. Проходит некоторое время, потом появляется доблестный Берю на старой колымаге. Он замечает меня через запотевшее окно бистро, бежит к двери и так резко ее распахивает, что ручка остается у него в руке.
По-прежнему честный, он кладет ее на стойку и перекрывает воинственные вопли кабатчика, требуя себе большой стакан красного.
— Ты чего тут делаешь? — спрашивает Мастодонт, проводя своей сомнительной чистоты рукой по штанине, чтобы сбросить с нее прилипшую макаронину.
— Жду кое-кого.
Ждать мне приходится недолго. Едва я это сказал, как вижу, что Альфредо выходит. Все происходит, как в театре: “Герцог еще не пришел?” — “Вот он, монсеньер”.
Я хлопаю Берю по плечу.
— Видишь мужика в тупике?
— К счастью, да, иначе бы находился сейчас не здесь, а у окулиста, — любезно отвечает Гора Сала.
— Будешь за ним следить. Только поосторожнее. Парень из блатных и не вчера родился.
— Надеюсь, ты знаешь, с кем говоришь? — пыжится Толстяк.
Он осушает свой стакан, отодвигает хозяина бистро, пытающегося присобачить ручку на место, и с достоинством выходит. Я вижу, как он садится за руль своего старенького “ситроена”.
Альфредо идет на проспект и садится в свой “пежо-203”, оставленный под деревом. Обе машины трогаются с места с интервалом в две десятых секунды.
Так, с этой стороны пока все нормально. Пора повеселиться, Сан-Антонио!
Увидев меня, малышка Даниэль вздрагивает и в последнюю секунду удерживает крик ужаса. Можно подумать, она столкнулась нос к носу с призраком.
Я отвешиваю ей чудесную улыбку с видом на коренные зубы и одновременно, потому что я такой человек, что могу разом делать два дела (вам это засвидетельствуют многие дамы, если вы направите им запрос, приложив марку для ответа), — так вот, одновременно я ей убийственно подмигиваю.
— Я могу видеть месье Бержерона?
— Как доложить?
Теперь она еле сдерживает смех — Полиция.
Говоря это, я мимикой спрашиваю ее: “Имел ли последствия мой поспешный уход?” Девочка отрицательно качает головой. Уф!
— Я сейчас доложу.
Она идет в соседний кабинет и начинает что-то шептать. Не успел я досчитать до тринадцати с половиной, как юная очаровательница в очках просит меня войти.
Бержерон снял свои шляпу и пальто. Сидя перед раскрытым досье, он похож на американского сенатора. Он приближается к пятидесяти, но очень неторопливо. Серебряные волосы, наманикюренные ногти, костюмчик в полоску, белая сорочка, черный шелковый галстук, — представляете, да? И поверьте мне, жемчужную булавку, воткнутую в его галстук, он нашел не на помойке!
Он встает, глядя на меня. Смотрит он, кланяясь; кланяется, протягивая мне руку; а руку протягивает, спрашивая, что мне угодно.
Тут я ему сообщаю мое имя, должность и цель визита.
— Месье Бержерон, — говорю я, опустив в никелированное кресло мягкую часть своего организма, — полагаю, вы читали сегодняшние утренние газеты?
— Одну, во всяком случае, прочел, — соглашается мой визави, подвигая ко мне шкатулку для сигар, наполненную сигаретами.
Я беру одну. Он подставляет мне пламя своей зажигалки и продолжает:
— Думаю, я угадал причину вашего визита, господин комиссар. Знаменитый маньяк снова нанес удар, из чего полиция сделала вывод, что бедняга Буальван невиновен?
— Говорить о его невиновности слишком рано, — поправляю я. — Когда его застрелил один из моих людей, который, признаюсь, слишком легко жмет на спуск, он душил проститутку.
— Это кажется совершенно невероятным для тех, кто знал Буальвана.
— Почему?
— Он был спокойным, здравомыслящим парнем. Ничего общего с сексуальным маньяком или убийцей.
— Тогда как вы объясните его поступок?
— Никак.