Итак, ресторан. Чья была идея, уже не помню наверное, настойчиво предложил Женя: он уже был (с восемнадцати лет) членом Союза писателей, много печатался, был абсолютно уверен в своем будущем и мало нуждался в деньгах. Заказали мы шикарную восточную экзотику: круто прожаренную утку по-пекински и коньяк из вишни, вкусный напиток, по-моему, синего цвета. Гуляй, душа! Однако, пили не так уж и много: традиционная писательская болезнь, которая позже сильно ударила Володю Соколова и краем задела Роберта, в те студенческие годы еще знала свое место скромно стояла поодаль, ждала своего часа.
Ресторан был не то, чтобы пустоват, но и не переполнен: послевоенная голодуха затянулась, не хотела уходить из Москвы. Зарплаты были низкие, даже не знаю, кто мог позволить себе ресторан. Наверное, чиновники в командировке, офицеры от майора и выше (они тогда получали прилично), торгаши с некоторой опаской, артисты, писатели, адвокаты словом, хозяева жизни средней руки. Ну и молодые литераторы обмывать публикацию. На эту гигиеническую процедуру уходил порой весь гонорар.
Разговор поначалу был гастрономический, обсуждали диковинную утку и благородный вишневый напиток. Потом говорили о стихах. В основном, держал площадку Женя. Он тогда быстро развивался, и как личность, и как поэт, его уже в ту пору отличало редкое творческое трудолюбие и то бесстрашие мысли, которое вскоре сделало его голосом эпохи. Соколов, вообще, говорил мало, он был не из ораторов, тончайшая лирика, которую он писал уже в студенческие годы, требовала внутренней тишины. Роберт, вероятно, самый умный из нас и уж точно самый остроумный, говорил мало по двум причинам. Во-первых, он заикался, поэтому в дискуссии ввязывался редко, хотя порой одна его меткая фраза сразу заканчивала спор. Во-вторых, его роман с Аллой был в самом разгаре, он то и дело оглядывался на нее с заботливым беспокойством мол, все ли у тебя в порядке? Они еще не знали, что эти студенческие отношения продлятся всю их дальнейшую жизнь. Слава Богу, вышло именно так. Не могу назвать другую, столь же счастливую, творческую семью.
Когда было выпито практически все, Женя почему-то принялся поддразнивать Володю Соколова: якобы, он слышал у кого-то строчку «Снег сгребаю валенком». Вовка обиделся строчка эта была из стихотворения о школьной любви «Снежная королева», которое сегодня, шесть десятилетий спустя, я без особого риска назову гениальным. Видимо, Женин уникальный темперамент даже в самой мирной ситуации требовал конфликта. Впоследствии бесшабашная задиристость вела Женю от скандала к скандалу, пока не сделала Евтушенко первым поэтом эпохи: дряхлеющая диктатура постепенно привыкла к тычкам и оплеухам молодого стихотворца и стала воспринимать их как неизбежность.
Мы с Соколовым жили на одной улице, Двадцать пятого октября, ныне Никольской, я в полуподвале возле Красной площади, Вовка в другом конце, рядом с площадью Дзержинского, ныне Лубянской. Домой шли вместе. Володя бубнил что-то обиженное про Женьку. А я тогда еще не знал, что в будущем веке буду вспоминать, как провел очень вкусный вечер с тремя великими поэтами.
Витя и Витя
Зашел в Дом литератора по какому-то мелкому делу. Смотрю, к стенду в фойе прилаживают лист ватмана. Стенд этот печальный, не для хороших новостей. Так и есть, фото в траурной рамке. Бог ты мой Витя Славкин, после тяжелой, продолжительной
С Витей мы приятельствовали много лет, даже дружили, хотя и не тесно. Встречаясь, были рады друг другу. Я дарил ему свои книги, он звал меня на спектакли, когда числился завлитом эстрадного театра МГУ, был я и участником передач «Старая квартира», которую Витя придумал и сам вел на телевидении, уж не помню, на каком канале. Особенно запомнилось, как мы вместе спасали знаменитый Новосибирский фестиваль бардов, который местные власти из-за выступлений Галича закрывали чуть не каждые два часа.
Витя был человек талантливый, очень добрый и очень интеллигентный мягкий, уступчивый, напрочь лишенный всякой зависти. Он был не из тех, кто способен работать локтями: локти имелись, но совестливая натура не позволяла.