Сегодня над нами серое, унылое небо. Не рассвет, не солнечный полдень, слава Богу, и не ночь. Сумерки самое чеховское время. Тихая пора, полная скрытой тревоги. Жить все труднее, страна сползает вниз по склону. Однако чеховские герои как-то жили, и мы как-то живем. Терпим. Приспосабливаемся. За отсутствием государственных свершений, начинаем больше ценить любовь и дружбу, взаимовыручку, помощь ближнему, от соседа по подъезду до приблудной дворняжки.
А если станет еще хуже, еще беднее, еще беспросветней что тогда?
Тогда еще раз перечитаем Чехова.
Вот бежит собака
В подмосковном поселке по обочине шоссе бежит собака. Трусит кое-как, никуда не торопится. Мимо машины в большом количестве, ибо шоссе бойкое, по сторонам бесконечные коттеджные городки с завлекательными титулами: «Княжье озеро», «Маленькая Италия», «Зеленый оазис». Ограды высокие, дома богатые, в каждом две машины, а то и три. Вот и мчатся иномарки в обе стороны, люди тоже идут, кто к магазину, кто к автобусу, кто к стоянке такси. А собака неспешно перебирает короткими лапками.
Маленькая шавка, из тех, что до веку щенок, бестолково лохматая, без ошейника, явно ничья и породы никакой. Как выживает, известно только ей. Впрочем, догадаться легко: ребятня подкармливает, бабули выносят косточки, даже зимой кто-то живет в сторожках или в местных деревнях.
А мне греет сердце вот что: ничья собачонка бежит вдоль шоссе и ни на кого не оглядывается, никого не опасается и не ждет, что какой-нибудь балбес пнет ее походя со всей дури. Не опасается значит, до сих пор не пинали.
А ведь это бестревожное существование когда-то было правилом. Давно, правда, еще в Раю. Там, где никто никого не давил и не грыз, где тигр и лань мирно пили из одной речушки, где любопытная Ева, воровато озираясь, еще не вцепилась в запретное яблоко.
Между прочим, Еву с Адамом выставили из Рая за очевидный грех. А собака? Ее ведь никто не выставлял. Могла бы и доныне слушать пение ангелов. Так ведь нет сама, добровольно, кое-как перебирая короткими лапами, побрела за несчастным Адамом в холодный необжитый мир. Такой, видно, характер: не могла бросить одного в паре с ненадежной Евой.
А ошейник зачем ей ошейник? Чтобы не убежала? Она ведь и так не убежит. Это мы привыкли думать, что Адам ей хозяин, она-то считает, что друг. А собаки друзей не бросают. Жена уйдет, дети уйдут собака останется.
Райскую жизнь построил Бог. А эту, которой мы все на Земле живем, сами люди. И ходим, опасливо косясь то на соседа, то на чужеземца, то на начальника, то на подчиненного, то на собственных детей-родителей. Кого-то давим, кого-то грызем, в ком-то обманываемся, кого-то обманываем сами. Уже привыкли.
И только ничья собачонка, рыжий лучик, коротконогий лоскуток Рая, трусит вдоль шоссе, напоминая прохожим и проезжим, что ведь можно жить и по-иному.
Воспоминание об утке по-пекински
Алла Киреева, жена Роберта Рождественского (до сих пор не могу называть ее вдовой) спросила:
Ты помнишь, как мы ходили в ресторан «Пекин»?
Помню.
Напиши для меня.
А зачем тебе?
Хочу себя проверить. Пишу книгу
Мы с Аллой дружим больше шестидесяти лет. У нас вот так. Бывает же оба дожили. Просьба друга закон. Попробую вспомнить.
В те, уже очень далекие годы, любой ресторан был заведением изысканным, элитарным, «Пекин» тем более. А поход туда целым событием. Потому и запомнился.
У нас был столик на пятерых, точнее, на шестерых, но один стул пустой. Компания была вот какая: мы с Аллой и три великих поэта: Евтушенко, Рождественский и Соколов. Правда, тогда они еще не были великими поэтами, были просто Женька, Роберт и Вовка, но талант уже дал о себе знать. Все мы учились в Литературном институте. Странное время: три четверти студентов были взрослыми и очень бывалыми войну прошли, и писали, в основном, о ней. Их имена уже тогда получили вполне заслуженную известность, хотя сидели с нами за теми же убогими столами и неохотно зубрили тексты к тем же зачетам. Фронтовикам было куда труднее, чем нам, вчерашним ученичкам мы еще не забыли школьные предметы, ту же литературу или язык, им же приходилось все усваивать заново. Студенческое братство всех уравнивало, все на «ты». Друнина была Юля, Ваншенкин Костя, Винокуров Женя, Асадов Эдик, Старшинов Коля. И будущий классик Гамзатов просто Расул, и герой Одесской водокачки Поженян просто Гриша, и участник штурма рейхстага Субботин просто Вася, и сильно обгоревший в танке Орлов просто Сережа. Лишь много позже я понял, как же нам тогда повезло: драгоценный опыт военного поколения мы получили просто в подарок от судьбы.