Отчего ты так, мам, думаешь? Вот взяла невесть что!.. Я не понимаю тебя
С пониманием, затихнув, тетя коротко взглянула на нее. Мать снова подняла на Антона сухое пристыжено-закрасневшееся лицо, васильковые глаза ровно с покаянием:
Вишь, разок я хлеб для вашей части плохо испекла, загубила тесто-то не поднялось: не было закваски, да и разучилась, видать, печь хороший нынче. Стыд какой, сынок! И перед тобой Теребила фартук.
Полно, полно же тебе Антон коснулся ее рук. Была острая жалость к ней. Ну, не вышло что же мучиться?.. Время-то прошло
А она, бывало, почти ежедневно выпекала для семьи такие душистые хлебные караваи с поджаристой корочкой на капустном листу и такие вкусные блины.
Да, ваш Пехлер сильно ругал меня: подвела его и оставила всех бойцов без хлеба Ой, как!.. Осрамилась
Надо же случиться неприятности! Но ведь все потому, что мама испокон века старалась все переделать, услужить. И вот такой срыв Она после большого перерыва в печении хлеба просто потеряла практику. И Антону обидно было за нее, она не была виновата в том, а только одна война. Ее же упросили, видимо, и ей хотелось сделать как можно лучше для всех.
Ты больно-то не волнуйся, не тужи В мыслях его тотчас и связалось с этим значение тогдашней ночной поездки сержанта с ним за хлебом под Зубцов. Тогда они привезли хлеб из-под Зубцова взяли, может, заняли, в каком-то подразделении там. И сержант не сказал ему ничего оскорбительного.
Антон сказал:
Да, сегодня я чуть было не забыл: Пехлер просил передать тебе привет. Лично.
Даже так?.. Расстроенная мать недоумевала. Она сама судила себя за свою неудачу в пекарном деле.
«А я-то никак не мог догадаться, с чего же он, сержант, изредка в то время странно бросал на меня короткие косые, сердитые взгляды, словно хотел мне сказать что-нибудь нелестное, на что не решался, однако, чем-то останавливаемый», соображал Антон и успокаивал мать:
Да не думай уж об этом, право! Все прошло. Наверное же, срочно он просил сам время упустил сначала
Как же, очень просил приехал взъерошенный, а я поначалу отказывалась. Без протвеней, квашни, считай Уступила Опростоволосилась. Ой, нехорошо.
«Чудно все-таки! Поразился тому Антон. Втихомолку от меня приезжал сюда и после не открылся с этим происшествием»
Так что насчет себя как знаешь, сынок говорила напоследок мать.
IV
Когда Антон позавчера, еще полусонный, сел в крытом кузове посреди светлевшей глуши леса где-то восточнее Зубцова, где пришлось им троим заночевать, и когда он, обхватив руками и прижав к подбородку колени, продолжал еще не то дремать, не то думать о чем-то, не то созерцать все по-мальчишески в дреме, в его сознании строились видения будто бы подлинных событий прошлогодних. Да, именно: из лета сорок второго. И он даже порадовался сам с собою оттого, что они, стало быть, уже давно прошли и что самое тяжелое окончилось. Так определенно верилось. Но, впрочем, оттого Антон не встрепенулся, не вскочил на ноги, не закричал самому себе: «Солнце, солнце всходит»! едва сверху, навстречу ему, золотистыми брызгами окрасились вздрогнувшие тучные макушки деревьев, точно живительный ток пробежал по ним вместе с пахнувшей волной рассветной прохладой, и когда еще веселей вокруг засвистали, защелкали птички.
Руководивший с вечера разворотистый, уверенный в себе сержант Пехлер сразу не сказал, зачем едут; он только сердито-сумрачно бросил на ходу, когда брал его с собой:
Собирайся, Антон, машина ждет! Он словно хотел (и вполне мог) за какую-то неизвестную покамест ему провинность сбыть его куда-то с глаз долой, не иначе, вроде б дулся и косился на него целый день беспричинно. Поди, догадайся, отчего Правда, и разок все-таки прорвалось у него сквозь зубы: Ну, и подвела ж меня мать твоя, а я понадеялся!.. Но больше ничего определенного не сказал молчок. В чем же суть всего, что он посумрачнел?
Здешний лес, куда они заехали вчера почти затемно, был заселен военными частями; кое-где за стволами сосен, берез и елок виднелись грузовики, начиналось редкое движение людей.
Сергей! А Сергей! Это я! Погоди! отчетливо услыхал Антон из своего чудного прибежища приглушенный ранний, но свеже-юношеский голос, позвавший, вероятно, товарища. И вслед за тем увидал, как худенький темноволосый, в шинельке боец легко-подвижно и как-то любовно переступая через сучки и мелкую поросль, приблизился к ожидавшему его вблизи их крытой автомашины высокому, большеголовому и светловолосому здоровяку в фуфайке с солдатскими погонами. Поздоровался с ним торопливо: