А они, что ли, не догадываются, что это завхоз? изумилась Олька.
Не-а. Мама и то случайно увидела, когда ему в учительской бороду из ваты приклеивали. А так бы и мы не знали, что они так всех дурят.
Так он же злой, как черт!
Кто?
Да завхоз же! Помнишь, мама говорила, что он всегда орёт, как черт, на уборщиц, да вообще и на всех, кроме директора?
Ну и что, что злой А, может, он злой из-за того, что его директор каждый день заставляет работать и завхозом и Дедом Морозом.
Нетушки, настоящий Дед Мороз должен быть добрым.
Откуда ты знаешь-то? скептически изогнув бровь, усмехнулся старший брат.
Знаю и все Чую!
Вот я знаю, что настоящего Деда Мороза вообще не бывает!
А вот и бывает!!
А я говорю не бывает! Мама же говорила, что в школе на Новый Год только дурнатой занимаются, чтобы всех обдурить. И ты, как дура, тоже веришь, ха-га-га-а
Если настоящий Ангел есть, значит и настоящий Дед Мороз тоже есть!
Да Дед Мороз только в сказках бывает!
Да если бы сказки были плохие, тогда бы и книжек со сказками бы не было! запальчиво воскликнула Олька.
И все равно настоящего Деда Мороза не бывает! все сильнее хмуря брови, упрямился Толик.
И фигушки! А, может, это Ангел один раз зимой превращается в Деда Мороза и разносит ночью людям такие красивые елки? Жалко, что ты не успел увидеть ихнюю блестящую елку
Да тебе она просто показалась, а ты только зря радуешься.
И ни че не показалось, а я своими глазами видела!
А я говорю показалось! И баба Ариша говорит когда кажется, надо креститься, засмеялся Толька.
А давай А если не показалось, то давай, когда мы вырастем, у нас тоже будет зимой такая же, но только своя елка, м, давай, Толь, а?
Ну и где мы ее возьмем?
В лесу срубим. Елки ведь в лесу растут. Рассудительно заметила сестра.
А где мы лес найдем?
Мы спросим у них, где они взяли.
У кого?
Да у этой же тетеньки, которая варежки мне дала О, варежки же настоящие, значит и елка у них тоже настоящая!
А игрушки блестящие тогда где возьмем?
Тоже у нее спросим. Ну, давай, Толик, а?
Ладно, давай. Только, чур, ты сама будешь спрашивать!
М-гм
Здоровски, я даже не заметил, как мы быстро дошли, а ты? отворяя калитку, сказал Толька.
И я-а И у меня в валенках снег по-правдешнему превратился в воду, засмеялась Олька. Поэтому они потяжелели же, да?
Надо было нам получше выковырять из них снег.
А давай, мы их на печку, и мама не увидит, пока они там сохнут, м?
Только я сам их закину, потому что ты не докинешь. Я же старше тебя.
М-гм.
Зимой их избушку обычно заметало снегом по самую крышу, и Толик с Олькой помогали отцу убирать снег в образовавшемся от входа до калитки за зиму тоннеле. А в его отсутствие они самостоятельно счищали снег с крыши отцовской совковой лопатой, которую тот почему-то называл не иначе, как «грабарка». Покончив со снегом на крыше, они, преодолевая невероятный страх головокружительной, как им казалось, высоты, пока не стемнеет, прыгали, с нее в большущий сугроб. Они не сомневались, что, только преодолевая страх, они станут смелыми, а значит, быстрее повзрослеют и станут сильными, умными и непременно добрыми.
В один из вечеров они с Толькой, опасаясь, что не успеют к приходу мамы очистить картошку, разделили ее поровну и стали соревноваться, кто быстрее выполнит свою норму. Тогда уже почти пятилетняя Олька проиграла брату, отстав аж на восемь неочищенных картофелин. Она страшно разозлилась и на затупленный ножик, и на себя, неумеху, и ей стало ужасно стыдно перед братом оттого, что, будучи девчонкой, проиграла в кухонном конкурсе, да еще и с таким позорным отрывом. И она тряслась в ожидании часа возмездия, когда старшие, высунув язык, начнут обзывать ее лентяйкой и копухой.
Но последствия были куда прозаичнее: на вопрос мамы, кто из них клал очищенную картошку в бидончик, а кто в миску, Толик, не моргнув глазом и даже не покраснев, соврал, что он бросал «свою» только в миску. Как оказалось, в бидончике почти все картофелины были очищены только наполовину и лежали нетронутой ножом стороной книзу
У Ольки, по обыкновению, мгновенно навернулись слезы, ибо теперь чувство стыда сменилось ноющей болью от жгучей обиды за несправедливость, которая, казалось, ничуть не трогала ни маму, ни Аньку, ни самого проказника старшего брата. Она лишь уединенно плакала, жестоко страдая и бессильно злясь на своих близких, и не знала, где ей искать утешения. Так уж было принято в их семье: не можешь сам за себя постоять не надейся на сочувствие, поддержку, и тем более на защиту, даже если ты младшая. Потому и не жаловалась она родителям, бесконечно боясь их, особенно во гневе Во время ссор разбушевавшихся в очередной раз родителей или брата с сестрой, она, не желая попасться им под горячую руку, забивалась под топчан, и, крепко закрыв глаза и уши, ждала, когда они утихомирятся, каждый раз опасаясь, что последствия военных действий будут весьма плачевны.