Стрелка неумолимо торчала на юбилейной отметке в сто килограммов и двигаться обратно не собиралась. Дуся втянул в себя живот, глубоко в рот втянул щеки и выдохнул. Стрелка не шелохнулась.
— Ну вот… — уныло пробормотал Евдоким. — Уже девяносто восемь! И все от недостатка питания! Манную кашу я уже в детстве проходил, а теперь бы мне…
— Бат-тюшки! — ухватилась за щеки Олимпиада Петровна. — Да он еще и сумасшедший!
Выделывая странные пируэты, она все же умудрялась из-за телесов Дуси разглядеть экран.
— Я говорю — ты посмотри! Он из психушки сбежал! — запричитала она. — Это что ж получается?! Мы вот так вот с Машенькой пойдем гулять, а тут он и найдется! Псих этот! Он на нас и выскочит! А я с ребенком!.. Дуся!!! Немедленно посмотри на этого бегуна и завтра же отыщи его!
Дуся тяжело вздохнул, глянул на экран и остолбенел. Беглецом из психдиспансера был его сегодняшний знакомый! Именно тот раздетый мужчина, чей перстень весь день оттопыривал карман Евдокима, тот, кого Дуся видел собственными глазами с разбитой головой.
— С ума сойти!.. — пробормотал он.
— Ему уже не надо, он уже сошел, заранее побеспокоился, а вот тебе!.. Тебе, милый мой сынок, пока некогда с ума сходить… — надула накрашенные губы Олимпиада Петровна. — Ты и так-то не больно с головой дружишь. Тебе необходимо найти этого… этого спринтера и… и обезвредить!.. Только вот как? Если его обратно в психушку, он снова сбежит, а если в тюрьму, так он там долго не задержится…
— Он… он, мам, практически обезврежен… уже…
— Это как? — не поняла маменька. — С чего это он обезврежен, когда тебе прямо на всю страну говорят, что его поймать надо и… и что-то с ним сделать! Где это он обезврежен и почему органы ничего об этом не знают? Нет уж, милый сынок, тебе надо обязательно его найти… а потом… а потом можешь с чистой совестью передать его мне. Уж я его как следует… поговорю с ним. Он мне перестанет пугать бедных пенсионеров! Он мне… Дуся! Ну что ж ты стоишь? Беги немедленно писать план поимки! Прямо не знаю, ну такой увалень!
Дуся вышел из комнаты и побрел к себе. Та-а-ак… парня через телевизор уже ищет милиция. А что, если станут еще лучше искать и набредут на их роддом? И вспомнят, что был такой умник, который им сам рассказывал про какого-то убитого мужика в хозблоке, а потом… ой, да кто их знает, что они найдут потом! Нет, конечно же, сам Дуся никого не убивал, а кто докажет? Да никто! Пашка, что ли? Ха! Этот первый же и завалит! Вон он как лихо дело перевернул, Дусю чуть самого в психушку сегодня не отправили. А потом он же и о тюрьме похлопочет. Нет, надеяться ни на кого нельзя, все надо самому… да… именно так — самому! Найти убийцу, передать властям, а они уж что хотят, то пусть и делают. Главное, чтобы потом к Дусе никаких претензий не предъявляли. И чего бояться? Он уже несколько дел сам раскрыл! Вон и Машка подтвердит! Нет, Машка, конечно же, ничего подтверждать не будет, мала она еще, да и ничего не знает, не надо ей знать, но… Но факт остается фактом — он в деле расследования не новичок. И вообще! Может быть, ему кто-нибудь еще и спасибо скажет? Например, родственники этого бедолаги… Точно, вот завтра он к ним и отправится. А как он их найдет? А найдет он их… да позвонит на телевидение, спросит все данные, и все дела!
После принятого решения на душе как-то полегчало. Нет, ну в самом деле — он уж чуть было себя за больного не принял! Чего греха таить — сегодня даже специально себя этим перстнем колол, чтобы убедиться, что не спит и что ему не мерещится.
— Маманя! — Он вышел из своей комнаты совсем с другим настроением. — А давай-ка мы с тобой картошечки пожарим!
— А давай-ка ты сам пожаришь! — не шелохнулась почтенная дама. — Машутка! Ты хочешь картошечки? А? Ну скажи: «Мама! Давай позарим Масеньке кальтосецки.