Дж. Б. Шоу «Смуглая леди сонетов»
1.
Сестренка Мари. Не то, чтоб совсем из шлюх,
Но с легким бессмертьем, тающим в томном взгляде.
Где я успевала, смутившись, спросить о двух,
Брала шестерых ты, втирая седьмому дяде,
Что муж был охальник, хам, хулиган, лопух
И я напрягала сызмала тонкий слух,
Поскольку пасем, понимаешь, не славы ради,
А ради любви на крови залетейских мух
Им глазки и лапки поэт посчитает в своей тетради.
И вот ты стоишь, нетленная, в зоосаде,
А я остаюсь синонимом всех старух.
2.
Сестренка Мари, ты продрогла, возьми пальто.
Что наша вражда античность, зола и лава.
В глазах Геркуланума, в пепле его пустот
Вот столько же слез, и в ночи различаешь слабо
Оттенки кровей, бургундское от бордо.
Нашей жизни отнюдь не Барто сочиняет главы,
Но зато королева, каменная зато,
Мемориалу вовек не покинуть своей оправы.
Мы имеем возможность любить, но права
Быть любимой нам не давал никто
Глядя, как зоосад вокруг превращается в шапито
Не за то мы боролись, воистину, не за то.
3.
Пальтишко мое приспущено с белых плеч
Твоих, на мельничный жернов слетает птица.
Ты знаешь, наверно, я б стала тебя беречь,
Когда б нам выпало вновь, двоюродным, породниться,
Хотя ты, конечно, удавишься поклониться,
И взгляды одни разрывные, шрапнель, картечь.
Надо было, что ли, вниманье мое отвлечь,
Ну, там рявкнуть: пошла ты знаешь куда, сестрица?!
Потому что чем наша нежнее при жизни речь,
Тем активней посмертно хочется материться.
И по делу: тесна, к сожаленью, моя столица,
Для полков, которым с тобой не терпелось лечь.
4.
Ну, а ты, конечно, на каждом углу лгала,
Что я не способна любить, размножаться, длиться.
Кто тебя просил соваться в мои дела?
Я уже позабыла ты скольким скотам дала,
Только б они поверили, что я и впрямь не девица?
Анатомия сердца изъян моего ствола,
Анатомия тела склеп, Господня десница.
Та глава, которую я невпопад прочла,
До сих пор нераскрытой книгой в пыли томится,
И на каждой странице снова зола, зола
Наше тело тьма, понимаешь, Мари, темница,
За единым выходом, которым ты и прошла.
5.
Ты не станешь старой. Парик под чепец затолкав,
Строить внучек, седых дочерей приводить к ответу,
Видеть в зеркальных стенах и потолках
Только фотографическую кювету,
Проявляющую то, чего в тебе точно нету:
Старость в румянах, бантах, на крашеных каблуках.
Ты точно не станешь старой, даже того взалкав,
Как ядра в ватерлинию алчется изношенному корвету
Так истомным гулом несется в разбитых на треть полках
Трубный возглас атаки, и впопыхах
Расцветают кресты в небесах, на груди, в руках.
Я тебе устранила возможность эту.
6.
Ну, и кто там, сестренка Мари, за тобой угорал?
Пересчитай по пальцам, моя дорогая детка.
Юный корнет, конечно, седой генерал
Как там напето в слезливом романсе метко,
Но так, согласись, чтоб не кинул и не наврал,
Такое, ма шер, с тобою случалось редко.
А все потому, что ты путала ритуал,
Была бесполезно безбашенная кокетка,
И кто там только телом вальяжно не торговал:
И Босуэлл черный, и королевич твой малолетка
Нет, этих надо вести на бойню, позвав на бал.
Топор или Тауэр (а ведь был не милорд конфетка),
Чтобы, требуя травли, Тайберн в сто рыл орал.
А ежели сильно любишь, то сразу: крюк, пенька, табуретка.
7.
Но, в общем, конечно, родить тебе удалось,
А я пустая, и крови идут, как воды.
Мальчишка-наследник колышет немую злость
Тюдорного нрава, проще бы сесть на гвоздь
Фижмами всеми, чем всхлипывать: годы, годы,
Сухими руками сломить пытаясь земную ось.
Я, впрочем, и так отменила права природы,
Затем не родную кровь за собою, белую кость
Увижу, а в лучшем случае тапочки-скороходы
Белые, у них в похоронке особый лоск.
Желчью женская доля вспоила-то нас поврозь,
Но одно и то же в кошмарах блаженные твои роды,
Дряблая грудь моя, старушечья. Не сбылось.
8.
А за что мы тогда боролись, кстати, моя душа?
Не за корону Англии, кровь Христова.
Сколько на свете прекрасных на вкус держав,
Я-то охотно тебе уступить готова
Этот вот сад, и под сенью его простого