А пока раскрываю и вчитываюсь
Титульный лист
Вчитываясь в пожелтевшие страницы, интуитивно начинаю понимать главную задумку автора. Не претендуя на какое-либо признание и не преследуя личных целей, Леонид Зуров хотел донести до современников и потомков правду о мужестве русского народа, монашеского подвига и роли православной церкви в истории Российского государства.
Стиль самого повествования показался мне необычным и довольно сложным, иногда приходилось вчитываться в текст и возвращаться назад. Но именно этот необычный язык стал главным связующим звеном между прошлым и будущим, между нами и печерскими и псковскими летописцами. Леонид Зауров обращается к событиям, уже описанным до него. Вот, например, как рассказывает неизвестный очевидец событий в рукописи 1582 года1 о начале Ливонской войны:
«Когда достиг государь Лифляндской земли, прослышали жители Лифляндской земли, немцы, о царском на них нашествии, пришли в смятение и зашатались от страха, как пьяные, зная о сильном и храбром войске его и осознавая бессилие свое».
В «Отчине» о начальном этапе войны повествуется столь же образно, но гораздо ярче и поэтичней:
«По мерзлой земле запрыгала пушечная пальба, зарево задрожало над замками, и побежала Ливония, пугаясь росших в поле деревьев».
Читая очерки Леонида Зурова, как бы слышишь разговорную речь того времени. И хотя стилистика повествования в «Отчине» иногда напоминает тексты иноков-летописцев, в ней явно присутствуют и элементы былинной напевности, заимствованные из устного народного творчества:
«где спали горбатые валуны, настигла их изборская рать, и после сечи легла Литва, примяв мох».
Поначалу мне захотелось выписать для себя лишь отдельные, особо задевшие меня строчки. Затем начал набирать небольшие отрывки из текста может, пригодятся. Но в конце концов решил полностью перевести текст рукописи в электронный вид, сам еще не понимая для чего.
Набор текста творческой работой назвать трудно, однако для меня это занятие превратилось в увлекательное путешествие в прошлое, в том числе и в историю развития русского языка. Не замеченные при первом прочтении слова и фразеологические обороты яркими мазками дорисовывали созданные Л. Зуровым образы. Они же подарили мне и небольшие филологические и этимологические открытия. В очерке «Малая обитель» читаю:
«В перемирные годы закладывал Псков стены каменные».
Здесь идет речь о событиях, происходивших после 1482 года. Тогда, после осады Изборска и Пскова (14801481 гг.), с Ливонским орденом на 10 лет был заключен мир. В то время на жизнь одного поколения псковичей выпадало несколько войн, потому народ этим коротким мирным периодам и дал такое точное определение перемирные годы. Там же перечисляется помощь, оказанная местным населением нарождающейся обители:
«Мужики подарили им мерина и поженки из былья чьих-то перебитых Литвою жильцов».
Поженки здесь прочитываются как сельскохозяйственный инвентарь, производное от пожня (сжатое поле) то есть поле, которое обжали. И тут возникает ассоциация со словом пожитки, ведь хлеб на корню в период переработки и закладки на хранение называли житом. Житом именовали и хлеб, оставленный крестьянином для себя, в отличие от излишка, который, превращаясь в товар, уже назывался зерном или хлебом. Слово пожитки могло означать все необходимое для выращивания и хранения жита: соху, серп, цеп, вилы, мешки, лари первое и самое главное крестьянское имущество. И лишь потом, когда от жита образовалось слово жизнь, значение слова пожитки стало шире: общее название имущества, необходимого для жизни.
О возведении первой в обители деревянной церкви Леонид Зуров пишет так:
«На горе срубили они церковь Антония и Феодосия. Сообща вывели над крытым драницей шатром купол, из железа сковали бильце».
Что такое бильце? В старину многие монастыри за бедностью не имели возможности отлить колокола, потому вместо них применялось било. Оно могло быть деревянным, медным, железным. Ну а бильце это всего лишь маленькое било.