Я тебя раньше не видела.
Не такая уж я персона, чтобы обращать на меня внимание, засмеялся незнакомец.
Ты живешь на этом этаже и пробираешься, как домушник, в чужие комнаты?
Ну, мадам, я не совсем домушник, впрочем, это не имеет значения. Надеюсь, не помешал?
Помешал! резко ответила она, махнув рукой, указывая на дверь.
А я подумал, он немного помолчал, мне показалось, что смогу быть полезен.
Чем?!
Хотя бы тем, чтобы принести веревку! и снова залился дружелюбным смехом.
Ненормальный. Идиот, устало выдохнула женщина.
Как вам будет угодно, мадам. Впрочем, я не в обиде, для этого места такой комплимент неудивителен.
Убирайся прочь! Оставь меня в покое! оборвала она. Но гость не двинулся с места. Он молча стоял, чего-то ожидая. Небольшая пауза повисла в прохладной тишине, лишь занавеска, скользя по полу, издавала легкое шуршание. Вдруг женщина снова заговорила, а голос ее был резким и злым:
Ты действительно можешь достать веревку?
Новенькую, белую и прочную, такую, как вы желаете.
Но такие вещи здесь запрещены.
Это не так сложно, мадам.
Теперь она внимательно его разглядывала. Наконец, вымолвила:
Чего тебе нужно взамен такой любезности?
О! Как сказать? Для меня большая честь разговаривать с таким человеком
Ты меня знаешь?
Кто же не знает величайшего художника, скульптора? Ваши работы, мадам Софи
Пустое, отмахнулась она. Ты сказал большая честь со мной разговаривать? А потом с большой честью отправить меня на тот свет и смотреть, как я делаю это? Ты так развлекаешься?
Мужчина уже хохотал:
У вас удивительное чувство юмора. Нет, я, как вы изволили выразиться, не развлекаюсь, и никому смерти не желаю. Но ваши намерения повергли меня в смятение. Я вас не понимаю! Думаю, человеку такого таланта и удивительной судьбы есть в этой жизни за что держаться. Иначе и быть не может. А вы
Держаться? Не за что. Нет Да и ни к чему все это
Говорят, у вас редкий дар, мадам.
Моя жизнь, как тень, черная, бесформенная и безликая, понапрасну скрывающая солнце. В ней нет ни капли смысла, тихо беспомощно пробормотала она. Да, что ты в этом понимаешь?
Так объясните!
Тебе? Не твое дело! Кто ты такой?
Как знаете, мадам, и мужчина сделал шаг к балкону.
Постой!
Конечно, мадам.
И снова тишина надолго заполнила темноту.
Мадемуазель! наконец выдохнула она.
Тем более.
Чего ты от меня хочешь?
Повторяю, я не убийца, а потому желаю знать, зачем вы решили совершить такой поступок. А если это минутная слабость? Если это роковая ошибка? Тогда вам веревка не понадобиться вовсе. Я не хочу в этом участвовать, не зная истинных причин. Простите, но вам придется убедить меня в необходимости такого шага, лишь тогда я смогу помочь.
Хочешь знать правду? Не хочешь марать руки и брать на себя грех?
Грех? и веселые искорки блеснули в глазах мужчины, но она их не заметила, а незнакомец невозмутимо продолжал:
Что же, пусть будет грех, если вам так угодно.
Исповедь, пробормотала она, ты священник?
Ни в коем разе, скорее, наоборот.
Что наоборот? вздрогнула она.
Священника не призывают для такого случая. А он, узнав о ваших намерениях, сюда бы не пришел скорее, придал бы вас анафеме. А я? Что я? Первый встречный, ничего не значащий для вас человек. Может быть последний, попавшийся под ноги на этой грешной земле, и вы можете смело довериться мне, обо всем поведав. Можете выбросить все лишнее, ненужное, то, что мешало в мусорную корзину. Считайте, будто меня здесь нет. И, повторюсь, я не священник уж это точно.
Ясно праздное любопытство! Спектакль для балконного проходимца, затеявшего забраться в чужую душу перед ее кончиной, а потом рассказывать об этом другим ненормальным Да ты просто ничтожество, как и все они, прошептала она.
Пусть будет так, мадемуазель Итак, я слушаю вас
А ты действительно можешь
Принести веревку? Да, мадмуазель. Возьму ее в прачечной. Там у меня есть хорошая знакомая.
Но уже поздно.
Прачки работают и ночью.
Значит, покончим с этим прямо сейчас Что же так тому и быть. Так даже лучше Что ты хочешь знать?
Все!
Теперь женщина молчала, глядя на колыхающуюся занавеску. Та, словно живая, шевелилась, смело разгуливая на ветру. Шелестела, перешагивая через порог балкона, кого-то выглядывала в парке внизу, снова возвращалась в комнату, на мгновение замирала, и опять продолжала свое бесконечное движение. Иногда казалось, что в нее кто-то обернулся или даже вселился. В ней было столько жизни, трепетного волнения, что невозможно было оторвать глаз. Тусклый свет фонаря подчеркивал очертания прозрачной ткани, постоянно сменяющиеся ее настроения. В ней билась жизнь, она шелестела, сияла отблесками, скрывая темноту наступающей ночи, снова становилась прозрачной. Пожалуй, она была единственной, кто пытался что-то сделать или сказать в безмолвной серой комнате, может быть показать своим неугомонным видом, что жизнь продолжается, что она играет, пульсируя где-то рядом незнакомыми дивными красками. А женщина безмолвно за ней наблюдала, не в силах произнести ни слова. Молчал и незнакомец ее спаситель или палач (смотря, как относится). Но то, что он способен повлиять на эту ночь, на несчастную, сиротливо притаившуюся в углу женщину, и ее жизнь, теперь было понятно. Все зависело лишь от времени минут, коротких или длинных мгновений, которые понадобятся ему для простой вещи ненадолго отлучиться, чтобы потом вернуться с веревкой. Но и он молчал, глядя на женщину, и ждал. О чем он думал? Что выражало его лицо в этот миг? Этого женщина не знала, а занавеска сказать не могла, и ветер, который с ней играл, тоже. Оба они были молчаливыми свидетелями темной комнаты и двух людей, договорившихся о чем-то, но пока размышляющих каждый о своем.