Александр Давидович Давыдов - Французская поэтика от романтики до постмодернистов стр 2.

Какая на сердце тоска,
И город весь захвачен ливнем;
И не сказать наверняка,
Откуда на сердце тоска?

А капли пели на панели
И шелестели по домам.
И чувства все оцепенели.
О, пенье капель на панели!

Причин для огорченья нет,
Но не назваться мне счастливым.
Так в чем секрет? Ни зол, ни бед,
И для тоски причины нет.

Вот наихудшее несчастье
Страдать, за что, не зная сам.
Без ненависти и без страсти
Душе переживать несчастье.

Что, память, от меня ты ожидаешь? Осень,
Летит сквозь воздух дрозд, а воздух безголосен;
Уныл последний луч, что солнце мечет в просинь,
Взрываются ветра в рядах спокойных сосен.

Гуляем, я и ты, объятые мечтой,
И волосы, и мысль нам треплет ветер злой.
«Из дней твоих, скажи, прекраснейший какой?»
Вдруг нежно произнес твой голос золотой.

Небесный голосок и светлый был, и звонкий.
Ответом послужил изгиб улыбки тонкий.
Благоговейно я целую локон твой.

О, первый по весне цветок благоуханный,
О, первый шепот «да», принадлежавший той,
Которая была мне всех других желанней.

Быть мистиком я нынче перестал
(Вновь женщиной захвачен целиком),
Но я не отвергаю Идеал,
Хотя мне думать недосуг о нем.

Ведь женщиной захвачен целиком!

Я детства Божеству молился прежде
(Теперь покорен только ей одной),
Исполнен был я веры и надежды,
Восторг и свет владели прежде мной.

Теперь покорен только ей одной!

Мне женщина владыкой стала грозным,
Чьей власти не положено предела;
Лукавый, он к любым способен козням,
Чтоб дьявольской своей достигнуть цели

Благословенны дни, что пролетели!

К *** Ней

В вагоне розовом помчим порою снежной
            На голубых шелках.
Нам будет хорошо. Гнездовья страсти нежной
            Таятся в закутках.

Прикроешь веки ты, чтоб в сумраке заката
            Не видеть средь снегов
Кривляния теней, гульбы всей черни ада
            Злых бесов и волков.

Вдруг кожу поцелуй царапнет одичалый.
Почувствуют возню букашки этой шалой
            И шея, и щека.

Ты, голову склонив, «ищи»  прикажешь нежно,
И будем оба мы разыскивать прилежно
            Проворного зверька.

Прозрачный ручеек поет на дне ложбины
Простой напев траве в лохмотьях из парчи.
Сверкает солнца диск с заносчивой вершины
В ложбине свет бурлит и пенятся лучи.

Солдатик молодой там спит со ртом открытым,
Волною на него накатывает кресс;
Высоко облака парят над позабытым
Под ливнем световым, пролившимся с небес.

Ногами в шпажнике, солдат заснул с улыбкой,
Как хворое дитя, и сон такой же зыбкий.
Природа, приласкай его во время сна!

А ноздри не дрожат и запахам не внемлют,
Окинута рука; солдат на солнце дремлет
Спокойный. На груди кровавых два пятна.

Господь, когда пожухли травы,
Когда в унылых деревнях
Огонь молитв совсем зачах,
Пусть на поникшие дубравы
С твоих сияющих высот
Рой нежных воронов падет.

Диковинное войско птичье,
Чьи гнезда треплет бурь набег,
Неси вдоль пожелтевших рек
Свои воинственные кличи
К провалам, пропастям, крестам
Слетайся, разлетайся там!

Кружите над французским краем,
Где мертвые лежат в снегах,
И путник остановит шаг,
Завороженный диким граем.
И воронов угрюмый полк
Заставит вспомнить нас про долг.

Но сберегите, о, святые,
В заговоренной полумгле
Певунью мая на земле
Для тех, кого леса густые
Опутали своей травой,
Так безысходен их покой!

Ларец зеленый в пятнах золотых,
Из утопающей в цветах беседки,
Где жаркий поцелуй во сне затих,
Глядит безумный фавн, раздвинув ветки,

В изысканном узоре из цветов,
В зубах своих белейших с маком алым,
Как старое вино темно-багров,
Безумный фавн залился смехом шалым

И, словно белка, в глубь ветвей порхнул;
Но смех тот с листьев облетел не скоро,
Казалось, будто бы снегирь вспугнул
Златую страсть задумчивого бора.