Спасение
Когда твой корабль тонет,
а капитан сбежал
на том, единственном шлюпе,
в котором бы всем спастись.
И в приступе злых агоний,
почти возле самых скал,
тот кто тебя не любит,
кто не сумел простить,
достанет нож и разрежет,
на ленты парус порвет,
последний раз обругает,
привяжет к обломку доски,
чтоб женщина та, которую
ты у него увел,
дома тебя ожидая,
не умерла с тоски.
Побег
Заныли стропы, как струны,
взметнулся портовый кран.
По глади дороги лунной
Бегущая по Волнам
скользила в нейтральные воды
от пьяной и злой матросни.
Я пью за ее свободу.
А нука, гарсон, плесни!
Беги, Фрези Грант, не слушай
сирены истошный вой!
Не по твою ли душу
мчит катер сторожевой?
Укутавшись в звездной шали,
танцуешь ты на бегу.
Прожекторы в море шарят
и небо краны скребут.
А ветер затих и будто
к нам ангел сошел с небес.
Вдруг развернулся круто,
летевший на перерез,
и даже почти догнавший
катер сторожевой.
А дальше уже не наши,
а дальше чужой конвой.
Как музыка рапорт старлея:
«Отбой, нарушитель ушел!»
Пока я не протрезвею,
пусть кончится все хорошо.
Реликвия
Мальчик сквозь дырочку в камушке смотрит на небо.
Хочет там что-то увидеть, а может уже
видит, как мир, наклоняясь на крутом вираже,
в новую эру несется. Когда бы и где бы
мы не стояли сейчас, все равно невозможно
время обратно вернуть на исходную точку.
Капает тихо вода новый камушек точит.
Кто-то его подберет, оботрет осторожно,
чтобы сквозь дырочку в камушке песни свистеть,
чтобы сквозь дырочку в камушке в небо смотреть.
Мало ли камушков с дырочкой на берегу?
Я такой камушек тоже давно берегу.
С самого детства он в старой шкатулке лежит,
душу мою от бездушья и лжи сторожит.
Vita sensus
Банально искать смысл жизни в масштабах глобальных.
Опасно себя представлять в центре целого мира.
Гораздо важней, чтоб звеня, не фальшивила лира,
а то, что не все ее слышат, так это нормально.
Нормально, когда ты живешь от сегодня до завтра,
в трудах и заботах с надеждой на отдых в конце.
Сама своим дням постановщик, художник и автор
ведешь многолетний и ежесекундный концерт.
Жить ради веселого, легкого детского смеха
уже не напрасное предназначенье твоё.
А если представить, как смотрится жизнь наша сверху
мы все муравьи, среди прочих других муравьев.
Погружение
Нам бы только куда по-дальше
в море, за море и под лед.
Где ни звука, ни слова фальши.
Кто не скажет, тот не соврет.
Где ни Азии, ни Европы,
ни Америки все одно.
Всплыть на уровне перископа,
оглядеться и лечь на дно.
Чтоб в глухой тишине глубинной,
рыбным пением насладясь,
оценить синеву картины,
глубину и взаимосвязь.
Раны рваной души заштопать,
погрустить о земле родной.
Всплыть на уровне перископа,
оглядеться и вновь на дно.
Надо было родиться стервой,
улыбаться и врать в лицо
профанация чистой веры,
коронация подлецов.
Мы с тобой из другого теста,
нас таких уже нет давно.
В этом мире таким не место.
Убедилась? Пошли на дно.
Блуждающий фрегат
В нашем городе на берегу той реки,
что впадает в залив, из которого в море
уходит последний корвет,
ты живешь и не знаешь,
что снишься тому,
кто в десятом рожденье
мечтает увидеть тебя наяву
уже тысячи лет.
Ты живешь, проживаешь,
танцуешь не с тем
и влюбляешься, думая: «Вот он!» а это не он.
И вся жизнь твоя будто навязчивый сон,
а во сне, в закоулках Шанхая притон,
где ростовский бандит пьет и бредит о том,
как на Северо-западе, скованный льдом,
не дошел до желанного порта фрегат из Кале.
И замерзшие снасти от ветра звенят
и ломаются, будто хрустальные палочки
хрупкой фантазии счастья.
В нашем городе, на берегу,
быть рожденною мне суждено.
Но из нашего города залпом единым,
прицельным огнем, безнадежна,
разбитая вдребезги вера вернуться обратно
мне, и всем, кого тысячи лет
ждут и плача, других обнимают.
И это судьба:
ждать, любить кое-как, невпопад
всех, кто в городе нашем родившись,
остался, на что-то надеясь.
Наверно на то, что во сне им удастся
еще раз увидеть в далеком тумане,
как блуждает фрегат из Кале,
будто канатоходец
по тонюсенькой линии
призрачного горизонта.