Некоторое время все переводили взгляды с Лави на Сва и незнакомого верзилу. Но с первых же гитарных аккордов в парадняке началась лёгкая чума. Это была битловская «Cant Buy Me Love». После предыдущей песни всем явно хотелось встряхнуться. Данетт и Бор лихо танцевали, сбросив пальто на руки друзьям, остальные прихлопывали в такт. Пришли две разряженные герлицы, расцеловались с Лави и c кем-то ещё, как со старыми знакомыми, вынули бутылку рэда. Дружелюбно глянули на Сва, но он сел в угол и закрыл глаза, не желая играть в кис, участвовать в приколах и слушать дурацкие телеги.
Чувак! Ты что, не будешь? верзила стоял рядом с открытой бутылкой.
Буду. За вас, он попытался овладеть собой, поднялся, сделал несколько больших, невежливых глотков и опять сел.
Горячая волна заполнила тело, голова бездумно пошла кругом. Сва закрыл глаза и стал ждать. Хотелось лишь одного, чтобы его никто не трогал. К счастью, Дика не было, а остальные про него будто забыли. Что-то пели то Лави, то её верзила, то Бор. Хохотали герлицы, дурачился Откол Надо было дождаться, когда всё кончится, и потом во что бы то ни стало поговорить с Лави. А если не захочет, распрощаться с нею и со всей системой: «Давно пора. Как-нибудь проживу. Половина людей одиноки. Почти все несчастны, но всё равно живут, твердил он сам себе. Только скажу ей, что люблю. Станет легче, я знаю. Больше мне ничего от неё не нужно. Просто уйду и буду о ней вспоминать. Всю жизнь».
Расходиться по домам стали ближе к полуночи. Сва молча шёл к метро вместе с парой незнакомых девиц, Лави и её спутником. В черные лужи вмёрзли желто-красные листья остатки осени, которые ушедший ноябрь бросил им под ноги. На перроне все распрощались, и они остались втроём. Верзила обнял Лави, поджидая поезда. Сва глупо стоял рядом и не мог открыть рта.
Чао! парень с силой хлопнул его по плечу.
Гудбай, пошатнувшись, но не повернув головы, ответил Сва и перехватил быстрый взгляд Лави: Я хотел бы на прощанье поговорить с тобой, можно?
На прощанье? она посмотрела, что-то про себя решая, усмехнулась, будто ждала от него именно таких слов, и чмокнула верзилу в щёку: Май литл, я пройдусь немного со Сва. На прощанье, как он говорит. Езжай один, окей?
Файн! сердито буркнул тот, прожёг его взглядом и шагнул в подкативший вагон.
Можно, я тебя провожу? теряясь от радости, спросил Сва.
Ладно, проводи. Поехали на следующем. Мне нужно домой поскорее, бабушка ждёт, она отвернулась и пошла вдоль перрона.
Я так рад, что сегодня тебя увидел. Решил завязать с пиплом и хочу попрощаться. С тобой одной, начал Сва.
А почему мне такая честь?
Я тебя совсем не знаю. А других уже не хочу знать. Мне показалось, ты на них совсем не похожа. Ты мне сразу лавну Я сразу полюбил тебя, как увидел! А после этой песни Захотелось поговорить, потому что он поднял лицо и встретился с ней глазами, я сам мог бы похожую написать.
Ты пишешь песни? Лави глянула с любопытством.
Нет, стихи. Но одна песня у меня есть, хотя мотив не мой, какого-то американца, не помню.
Ну, прочти мне что-нибудь, я люблю поэзию, в её голосе послышалась неприятная нотка.
Прочту, если хочешь. Ладно, сейчас. Хорошо, что я пьян Нет, я тебе лучше спою. Зайдём в вагон, эхо мешает.
Действительно, она усмехнулась, позволила взять себя за локоть и ввести в подъехавший вагон. Ну, слушаю!
Я на ухо тебе спою, можно?
Какой хитрый! опять усмехнулась. Можно.
Сва закрыл глаза: «Ладно, спою и расстанемся» Запел сиплым, неровным голосом:
Опять всё уходит любви нашей лето,
Зелёные листья желтеют опять,
С лёгким криком надежда улетает бесследно,
Только белые крылья вдали шелестят.
Пропало метро, Лави, исчез целый свет. Всё повторялось! Он пел в пьяном одиночестве, наедине с тем давним, первым приступом отчаяния, когда вдруг почувствовал, что нечем жить:
И глаз твоих слёзы, и губ твоих нежность,
И слов твоих холод кто сможет понять?
Нам дано как в насмешку полюбить потерять,
В миг случайный родиться и исчезнуть опять.
Нет, Лави была рядом, слушала, закрыв глаза, наклонив голову.
Давно написал, на мелодию одного блюза. По «голосам» как-то услышал. Конечно, наивно и коряво, я знаю, мучительно выдавил Сва приговор себе самому.
И услышал в ответ:
Зря не говори.
Глаза Лави лучились, как в день их знакомства, и опять, как тогда, в них мерцала грусть. Она отвела взгляд: