Любовь Сергеевна, вы уже поговорили? Оцените.
Лерочка задирает тяжёлую юбку-макси, обнажая ослепительно белый пупок.
Италия! комментирует она как ни в чём не бывало. Двоюродный брат прислал из Москвы.
Рейтузы? от нечего делать разыгрываю я девственную неосведомлённость.
Дольчики! произносит она с интонацией миссионера, впервые открывающего таинство звучания имени Божьего туземцам Сэндвичевых островов.. И, войдя в роль, начинает исполнять передо мной ритуальный танец: «две шаги налево, две шаги направо». И опять, и снова.
Есть несомненная грация в этом движении острых коленок, особенно если они на добрый десяток лет моложе ваших. Хотя Справедливости ради надо сказать, что таких у меня не было и десять лет назад.
Ваш размер тоже имеется, продолжая фланировать, объявляет Лера. Берёте?
Ну, что вы, Лерочка. Боже упаси!
Она раздражённо одёргивает юбку, усаживается за свой стол и, шурша копиркой, говорит как бы между прочим:
Вот чем мы отличаемся от заграницы, так это стариками. Посмотришь на толпу интуристов. Кто там одет во всё самое яркое и пёстрое? Именно старики и старухи. А у нас! Оденутся во всё самое чёрное, серое, самое охлобудистое и шырр, пырр, шныряют везде как крысы, всё бегают чего-то, вынюхивают. Ещё и всем указывают! Смотреть противно. Правда ведь, Любовь Сергеевна?
«Старухи»!? Ах ты, паршивка!
Сажусь за стол, извлекаю на свет божий толстенную пачку схем и таблиц и, стряхнув с неё пыль, говорю самым ласковым голосом, на какой только способна:
Лерочка, миленькая, подойдите, пожалуйста, на секундочку.
Она подлетает как на крылышках, вполне довольная собой.
Вот эти схемы и таблицы надо превратить в демонстрационный материал, то есть вычертить в крупном масштабе на больших листах и прикнопить к реечкам вон к тем, что давно-о уже стоят за шкафом.
Хорошо, Любовь Сергеевна, будет сделано. К какому сроку? с готовностью принимает она пачку.
Всё это должно быть у меня в понедельник, к 8 часам утра, говорю я с кроткой улыбкой.
Триумфаторское настроение молодой нахалки мгновенно сменяется на жалко-плаксивое.
Но, Любо-овь Серге-евна тянет она, сегодня же суббо-ота.
Насколько я знаю, рабочий день у лаборантов до 6 вечера, и в субботу тоже. А если не успеете задержитесь, а эти часы отгуляете позже, в другие дни.
Обычно я просто пускала этот материал по рядам во время занятий и всё не могла решить, стоит ли изготовить по нему плакаты. И только теперь вдруг поняла, что ещё как стоит.
Дверь открывается, и в неё просовывается студенческая мордочка.
Мы уже закончили переписывать исходные данные. Можно нам идти?
Куда это идти? А другие занятия?
А других у нас сегодня нет. Ваша пара последняя.
Ну, хорошо. Только не топочите как стадо бизонов: не мешайте заниматься тем, кто ещё не закончил.
Дверь радостно захлопывается, и через несколько секунд в коридоре раздаётся нарастающий гул, напоминающий возвращение с удачной охоты ватаги неандертальцев или шум приближающегося камнепада, или то и другое вместе.
Дождавшись, когда всё это промчится мимо и удалится на сравнительно безопасное расстояние, поднимаюсь и, пожелав Лерочке удачных выходных (она что-то пищит в ответ едва заметным голосом), возвращаюсь, чтобы забрать журнал и закрыть аудиторию, где меня ожидает сюрприз в виде статной фигуры, застывшей у стенда с исходными данными.
Извините, что я вас задерживаю, говорит фигура своим всепроникающим басом. Приходится переписывать за несколько человек.
Ну, что вы! Какие извинения. Занятие ещё не закончилось, так что продолжайте спокойно.
По-учительски сухо простучав каблуками, сажусь за свой стол и, делая вид, что изучаю журнал, украдкой наблюдаю, как волнуются мускулы на гибкой спине, обтянутой тонкой замшей.
И всё-таки мне неудобно, что не даю вам уйти. Всё ж сегодня суббота, конец недели, продолжает басить замшевая спина, с каждым звуком порождая всё новые мириады мурашек, которые впиваются в мои подошвы где-то между пятками и педикюром и, пробежав по всему телу как пузырьки в откупоренной бутылке нарзана, затухают аж за ушами, у самых корней волос.
Работайте работайте! говорю я как можно строже, и в середине этой непритязательной фразы голос вдруг срывается, так что приходится прочистить горло.