Вилле промолчал. Сенджи кивнула ему на круги истыканных сотнями стрел мишеней, которые виднелись за спинами небольшой кучки людей, столпившихся у столиков, где любезные юноши и девушки в зелёных шапочках с воткнутыми в них перьями самый что ни на есть разбойничий символ раскладывали тренировочные лук и стрелы. По шесть на каждую попытку, увидел Вилле.
Давай и мы постреляем, Вилле. Не одними же бутылками уметь махать
Они дождались своей очереди у одного из столов, и Сенджи, не обращая внимания на протесты Вилле, заплатила сама за три попытки сразу.
Сегодня я твой инструктор, сказала она. И не ворчи.
Сначала она показала ему на своём примере, как правильно натягивать тетиву и держать её у щеки, не касаясь кожи, как накладывать стрелу и целиться, как ставить ноги и поворачивать корпус. Один из молодых людей в зелёной шапочке сказал: «Маленькая разбойница», и его коллеги рассмеялись, на что Сенджи изобразила кровожадный оскал и выпустила стрелу почти точно в яблочко. Все зааплодировали. Сенджи театрально раскланялась, после чего отправила в мишень ещё три стрелы, которые легли рядом с первой. «Молодчина, ремесленница», одобрительно произнёс чей-то голос из кучки зевак. Покончив с двумя последними из своей попытки стрелами (и получив на лацкан плаща красивую лакированную брошь, изображающую орлиную голову, что должно было символизировать меткого и зоркого лучника), Сенджи уступила место Вилле.
Надо поучить и младшего братишку, весело подмигнула она людям, а Вилле покраснел.
От жёлтых волос пахло чем-то тёплым и солнечным. Вилле пытался понять, что это за запах и где он мог раньше его чувствовать, пока Сенджи придирчиво и строго выстраивала его ноги, плечи и держащие лук со стрелой руки. Что-то подкралось, облекло его в себя словно ощущение знакомого, чувство, что такой вот летний жаркий день, и такое вот гладкое дерево лука, и такая шероховатая тугая тетива, и чужие руки, маленькие, ловкие и лежащие поверх своих собственных, уже когда-то были. И была мишень, в которую он с замирающим сердцем прицеливался, потому что не хотел упасть в грязь лицом перед зрителями перед Сенджи, и была откуда-то взявшаяся стальная уверенность, и послушность в мускулах, и
Грохот. Грохот тоже был, гром, как предваряющий грозу гулкий окрик с неба, грохот такой, что зашатались навес, мишени, стол и люди. Люди хватались друг за друга, за столбы навеса, те, кто всё-таки не удержался на ногах, за вытертые мраморные плиты, которыми была вымощена площадь. Лук и стрелу Вилле выронил, потому что на него навалилась Сенджи, оторопевшая и удивлённая. Чем-то потянуло в воздухе порохом, огнём, мелкой душной пылью; воздух тут же потемнел и сгустился.
Что за чёрт? они одновременно посмотрели друг на друга, задав один и тот же вопрос.
Ратуша! заорал кто-то.
Крик подхватили десятки глоток, и он всё рос, прекращаясь из констатации факта в вопль страха. Подчиняясь выкрикнутому слову, люди вокруг задирали головы. Вилле тоже посмотрел вверх туда, где над центром выгнутых подковой торговых рядов, почти над тем самым местом, где располагался тир лучников, бросая зыбкую в летнем мареве тень, высилась ратуша с квадратными часами, чьи стрелки показывали ровно двенадцать. Полдень. У основания её клубилось грязное облако пыли, постепенно поднимающееся вверх и стягивающееся на площадь. Находящиеся наверху, на узком балкончике люди тоже смотрели на облако, перегнувшись через перила. Такие крошечные
И ратуша начала падать.
С противным каменным скрежетом, с зубодробительным скрипом, с возвращающимся громоподобным грохотом она рушилась прямо на них, как подрубленное дерево, и за этим громом и грохотом уже не было слышно, как кричат обречённые люди. Только колокол ударил, один раз когда наклон падающей башни наклонил и его, сдвинув вбок тяжёлый колокольный язык. Разноцветное, маленькое посыпалось через перила балкона, и Вилле знал, что это, но сам не мог ни крикнуть, ни сдвинуться с места, только смотрел, как падают эти дрыгающие ногами и руками, теряющие шляпы, сумочки и туфли, зонтики от солнца, ботинки и башмаки Его затошнило, скрутило, сжало изнутри а Сенджи, вцепившись ему в рубашку, сыпала отборными ругательствами, кляня бутылочного остолопа, неповоротливого осла, соляную статую, приросшую к земле.
Беги, Вилле! Беги!