Прости, батюшка Один пепел там, в душе моей.
Эх-эх-эх, дочь моя, Бог простит. Он милосердный. И зла Серафиме да Арсению не желай. Не виноваты они перед тобой ни в чем. Им сейчас тоже непросто. Арсению в особенности. И дети твои вырастут Младшие не помнят, за мать Серафиму почитают, а старшие уж пережили смерть твою. Зачем же опять их тревожить? И младшим как объяснить, кто ты да откуда? Ну, положим, Никита твой вспомнит, только хорошо ли это на нем отзовется А младшенькая твоя мамкой Серафиму кличет. И Серафиме-то куда теперь деться с дитем малым, еще не народившимся. А Арсению как быть? Время им дай, а там видно будет. Как Бог рассудит
Получается для всех я лишняя и не нужна никому. А мне ведь жизнь без Арсения моего и деточек не мила! Ведь сижу я в светелке своей, нет их нигде, но и в каждом уголке они, родимые мои, весь белый свет в руках у них остался, вновь зарыдала я.
Ты притчу об Иове-то помнишь? Вот, кто примером для тебя должон быть. Тем более твои-то живы и здоровы все, слава Богу! Подумай, дочь моя. Обо всем крепко подумай. И помни Богу все нужны. Он всех нас любит, детей своих. И мысли даже такие из головы своей выбрось, строго промолвил священник.
Так он мне все обсказал. Легше поначалу мне не стало, да только болезнь моя прекратилась. Стала я потихоньку домашнюю работу делать, сестрам да матушке помогать. Тяжело мне было видеть их взгляды, полные сочувствия и сострадания. Да и сама я мучилась ужасно.
Как засну, так снится мне мой Арсений любимый. Идет сквозь рощу березовую в той самой рубахе, которую я ему на ярмарке Покровской той злосчастной купила. Идет мне навстречу, улыбается, ямочки на щеках. Ветки руками отодвигает. Подходит, руку ко мне протягивает, да только не я это оказываюсь, а Серафима. Просыпалась я и все думала об них, думала, с ума от ревности и горя сходила. И самое главное любить-то я Арсения не перестала. Как же это, думала я, он-то все забыл, что ли, как друг дружку мы любили? Закрывала глаза, а передо мной он, или детки мои все зовут меня: «Мама!» И прощения в душе моей для него не было. Только мука одна. Да ненависть к Серафиме.
Поняла я вскоре, что не выход это жить дома. А тут отец Митрофан как-то зазвал меня с собой поехать в обитель, что в тех краях расположилась.
Поедем, дочь моя, с сестрами познакомишься, истории их послушаешь, ежели расскажут. Помолишься, поживешь какое-то время, душой оттаешь, быть может. Вспомнишь, что ты дитя Божье, подумаешь, ведь зачем-то Бог жизнь тебе сохранил, уговаривал он.
Я и согласилась. Собралась, с родней попрощалась, и поехали мы. Оглянулась я на дом наш, все вышли за ворота, вслед смотрят, и такая тоска на меня опять навалилась, такая кручина за душу взяла Расплакалась я, разрыдалась, даже батюшки не постеснялась. А он ничего не сказал, глянул только на меня да вздохнул тяжело.
Путь нам предстоял неблизкий, однако к вечеру должны были добраться. Я сначала все про жизнь свою думала, а потом маленько задремала. И сон мне приснился тогда чудной такой. Перед взором моим картина проплыла с монастырем великим. А потом и Ангел явился, указал на него своим перстом. «Это твоя обитель, сестра», сказывает. Положил мне на плечи тяжелый крест и вновь молвил: «Неси смиренно. А я помогать тебе стану». Я едва не упала под этой тяжестью. Но послушалась и в ворота монастырские вошла. А там свет яркий такой, аж глаза слепит. «Иди с Богом», повторил Божий посланник. Ну, я и пошла. А у самой слезы полились из глаз.
Повозка наша вдруг дернулась, я и проснулась. А сон тот помнила. Тем более что сбылся он Осталась я в той обители.
Встретила нас матушка Херувима, которая была тогда настоятельницей монастыря.
Пойди, дочь моя, осмотрись пока, сказал мне отец Митрофан.
***
Монахиня тяжело дышала и говорила с трудом. Пожилой священник в задумчивости смотрел на умирающую.
Ну, а потом ты все почти знаешь, прошептала игуменья Арсения и откинулась на подушки, прощения теперь прошу
Да, матушка Удивила ты меня. Ох, и удивила. Трудно тебе пришлось. Но ведь Господь просто так испытаний-то не посылает. Сама знаешь Да и в чем грех-то твой? Если какой и был, дак все уж отмолила и делами своими праведность свою и чистоту своих помыслов доказала
Нет, батюшка. Не все ведь я тебе сказала.
Слушаю тебя, матушка Арсения, перебирая четки, наклонившись к умирающей промолвил старец, что еще сказать мне хочешь?