Записки нет.
Вздрагиваю. Оборачиваюсь.
Но твой мобильник разрывается, мама прижалась к дверному косяку и протягивает мне вибрирующий телефон.
Серёж, привет, улыбаюсь в трубку. Жду, пока мама совсем исчезнет из виду. Надо сказать ему, чтобы больше никогда не дарил мне паршивые анемоны. Только корректно.
Уже собирался сбрасывать.
Извини, опять забыла звук включить. Спасибо за
Не хочешь прогуляться по городу?
Сегодня?
Ага.
Не могу. Буду готовиться к переезду. Не хотела собирать вещи, пока не обсужу с мамой.
Обсудила?
Мама, конечно, не в восторге, но меня спас ты.
Правда? Но я ничего не делал.
Я призналась, что ты хочешь съехаться.
Ты серьёзно? он будто не верит. Это значит это значит, что ты согласна?
Думаю, к этому всё и идёт.
Я даже он хмыкает в трубку, даже не надеялся. Предлагал это уже по инерции.
Ясно. Значит, блефовал?
Что? Нет. Нет, Яна, я не то имел в виду! смеётся. Ты себе даже не представляешь, как я сейчас рад. Вот будто сон. Боюсь спугнуть.
Серёж, только это не сразу, ладно? Ты же понимаешь, на меня лучше не давить.
Ещё бы понимаю! Я тебя столько лет знаю. Блин. Пулька. Сказал бы мне кто полгода назад, что девушка моей мечты ответит мне взаимностью. Яна, чёрт возьми, я же Совсем недавно говорил с мамой, что ты никогда не согласишься. А она меня убеждала ещё подождать. И вот Ты меня сейчас таким счастливым сделала.
Спасибо, мне очень приятно. Но я к тому, что сегодня увидеться не получится.
Я понял. Блин, меня это почти не огорчает на фоне твоей новости! Получила мои цветы?
Буквально несколько минут назад доставили. Спасибо. Только
Понравились?
Очень. Только можно тебя попросить?
Да, всё что угодно.
Больше не дари мне анемоны, пожалуйста. Я их ненавижу.
Ане что?
Ну, такие красные, были сегодня в букете.
Эм Красные? Они что-то напутали, наверное. Я просил белые лилии, никаких анеонов.
Оборачиваюсь на кашель. На пороге стоит папа, одна его бровь удивлённо приподнята. Он держит в руках распухший над целлофановой обёрткой букет белых лилий.
Да бормочу я. Видимо, что-то напутали.
Вот сволочи! Элементарное задание поручить нельзя. Я сейчас им позвоню.
Нет, нет, не надо! Спасибо, Серёж. Мне пора, ладно?
Конечно. Целую тебя, Пулька.
И как это понимать? папа протягивает мне открытку. На ней пожелание чудесного настроения и подпись «Твой Серёжа». Букеты от одного и того же человека, или поклонников всё-таки несколько?
Нет, оба от Серёжи. Он сердится, что не одновременно их доставили. Напутали что-то.
Неудивительно. Обычно дарят по одному на персону. Впрочем, моя дочь заслуживает особенного отношения, вручает мне букет.
Выхожу в гостиную. У окна стоит мама. Новый стеклопакет такой чистый по сравнению с соседним старым, что кажется, будто стекла вовсе нет.
Моя мама вглядывается в зимний пейзаж с тревогой я вижу, как поднимаются её плечи из-за беспокойных и глубоких вдохов. Её правая рука приподнята, повисла в воздухе, пальцы будто держат сигарету. Она раньше курила. И вообще, как туманно выражается папа, была настоящей оторвой. Он говорит, что брак излечил её. Не знаю, что точно это значит, но я бы никогда не подумала, что моя мама могла когда-то курить, шляться по клубам, попадать в милицию за непристойное поведение, и вообще делать хоть что-то из тех вещей, которыми положено заниматься «оторвам». Она заботливая домашняя, прости господи, курочка.
Хотя порой, когда я неслышно вхожу в комнату, и моя мама думает, что никто не видит её она совсем другая. Мягкая фигура обретает изломы, лоб хмурится от презрения к перебираемым в голове мыслям, руки подрагивают, будто пытаются найти что-то в воздухе, какую-то невидимую нить с прошлым, которую она хочет нащупать и разорвать.
Я еду в спортивный центр.
Зал полупустой. Забиваюсь в уголок, на самый дальний от сцены ряд. Достаю из сумки листок, который подсунули в конверте Динке под дворник. И перечитываю уже в сотый раз.
Я уничтожу все твои принципы. Я буду всаживать в тебя свою идеологию, семя за семенем, пока цветовая схема внутри тебя не обретёт контраст, пока каждая твоя загадка не станет прозрачной, пока ты не смиришься с тем, что мне нельзя говорить «нет». Мой мотив насилия отточен годами, заострён, как свежевыплавленное холодное оружие, и я буду погружать в тебя его лезвие до самого основания, в самых твёрдых местах вминать в тебя рукоятку, поднимать порог твоей чувствительности мучительно медленно. Методично усиливая давление. Я заставлю тебя поверить, что я последователен. Но глубоко внутри ты каждую секунду будешь ждать и бояться, что моё следующее действие нанесёт тебе сокрушающий удар. А ещё больше, больше всего на свете, ты будешь бояться, что я уйду.