«Мы пили воду, жалуясь на вкус»
Мы пили воду, жалуясь на вкус
Её молекул, падающих в почки
Как в пропасть чередою грязных бус,
Свернувшихся в прозрачные комочки.
Она казалась ядом животам,
Урчащим от реальности, но чище
Питья не сыщешь в месте, где к китам
Приходит от смерть от выловленной пищи.
Мы ждали солнца, глядя в пустоту
Ночных небес, накрытых покрывалом
Из чёрной ткани, ставшей на ветру
Ещё темней, чем прежде. Мы считали,
Что стоит небу выплюнуть рассвет,
Польётся смерть из разума тягучей
Рекой тоски, но космос разодет,
А наше небо носит только тучи.
Мы жгли табак, рассчитывая на
Целебный дым, что смазывает душу
Людей, испивших боль свою до дна,
Почувствовав лишь привкус стылой лужи.
Бессонный век, как образ бытия,
Холодный дождь, как музыку победы,
Принять не трудно. Трудно не принять,
Как палочку во время эстафеты.
«Кричала детвора, напуганная псами»
Кричала детвора, напуганная псами,
Скрываясь во дворах, где нет горящих ламп
В тех окнах, что глядят бездонными глазами
На треснувший асфальт и рваный белый бант
Упавшей на бетон девчушки с голубыми
Глазами, не под стать осенним небесам.
Мы ходим под луной с рождения седые,
Но ходим шлю привет отважным праотцам.
Так крутится волчок, не обращаясь в пепел,
На залитом вином и праздничном столе.
На всю играет вальс, и, двигаясь нелепо,
Толпа несётся в пляс уже навеселе.
Невесте жмёт подол, жених не помнит дату.
Гостям уже плевать, кто холост, кто женат.
И высохший табак со вкусом стекловаты
Всё чаще тлеет и срывается в салат.
Зачем-то жмёшь на газ в измученном и ржавом,
Замызганном авто и едешь в никуда.
Оса вонзает в глаз отравленное жало,
И взгляд на жизнь течёт как тушь или вода
И видишь, как дрожит земля от поцелуев
Стальных холодных бомб осеннего дождя;
Как гаснет взгляд того, кто знает, что, зимуя,
Погибнет от тоски, в март месяц не войдя;
Как каркает у ног фонарных канделябров
Взвод бешеных ворон, ниспосланных в наш мир
Из дьявольских хором; как веет от снарядов
Всемирною бедой; как полнится эфир
Невинной болтовнёй о крови и разврате;
Как люди на мостах с тоскою смотрят вниз,
Жалея, что живут мечтою о зарплате,
Жалея, что сошли с небес и родились;
Как крутится в грязи рублёвая монета;
Как старый конь хрипит, по площади идя;
Как, в общем-то, теперь плевать на эполеты,
Горящие огнём имперского шитья
А где-то за окном на голом полустанке
Дрожит облезлый пёс, голодный до тепла.
Налейте в миску спирт и приучите к пьянке
Садятся на стакан за добрые дела.
И стекало вино
Он разглядывал тьму сквозь железо дверей,
ковырялся в замках зубочистками, но
в кражах не преуспел. И стекало вино
на остывшие спины осенних ветвей.
Он дробил свою жизнь и в запястья вбивал
чёрно-белые сны, что не снятся давно.
Он хотел быть другим. И стекало вино
с сероглазых небес на безлюдный вокзал.
Он всегда говорил, что прощают не всех,
что любовь лишь актёр в неудачном кино,
что боится любви. И стекало вино
на отсутствие веры и плотских утех.
Он дрожал на ветру, но пальто не носил,
всё стучался в свой дом, стоя к свету спиной.
Только руки тряслись. И стекало вино
на холодную землю старинных могил.
Он не знал, что умрёт. Был уверен, что жив.
Только думал, что ад это там, где темно.
Он ошибся во всём. И стекало вино
тёмно-алым дождём в беспокойный залив.
Шизофрения
Мой врач всё крутит пальцем у виска,
Могу понять, могу, но не желаю.
Как кобра за мгновенье до броска
Податливую челюсть разжимает,
Так смерть мне отворяет свой дворец
Немое царство тёмных коридоров.
Я глупый, в рай не верящий юнец,
Преследующий славу острослова.
Фонтаном скорбь исходит из меня,
Лекарства нет. Надежда не плацебо.
Как больно, когда свечи не горят,
Как больно, когда слёзы льются с неба.
Зудит и ноет вспоротый живот,
Худой конец на радость не рассчитан.
Пока ещё шумит водоворот
И значит я не числюсь средь убитых.
Покой есть власть над страхом. Слышишь смех?
И я не слышу. Вот ведь неудача!
Среди скрипящих радиопомех
Связисты различают звуки плача.
То плачу я, оторванный от вас,
В пустом пространстве, комнате без окон.
И две звезды закрытых ныне глаз
Сияют горькой мудростью пророка.