Мы двигаемся дальше. Кончается запас Валентин, которых вспомнила Нина. Подключаюсь я.
Мои знания побольше. Я называю близких и дальних родственниц, которые живут в нашем районе и даже в других областях. Одних я знаю лично, с другими знаком понаслышке. Одних, как принято, называю уважительно по имени-отчеству, мельком, почти на подсознании «ревизуя» их человеческие качества, от которых этим людям почёт и уважение в нашем роду. Других, поддаваясь общему настрою, обозначаю вслух с иронией.
Уважение или ирония, или другое какое-то отношение выказывается не только в имени. Но и в том, как определяется степень родства.
Здесь отношения к конкретным людям, к их образу жизни, к их ценностям, передаются ещё тоньше. Незримые родственные связи становятся почти видимыми. По одним по-прежнему струится связывающая нас жизненная сила, другие отмирают. Если задуматься можно понять, почему. Как виртуозно и тонко это обозначение родства демонстрирует наше отношение к конкретным родственникам. Есть у нас бабушка, есть баба Нина, есть бабалька Бабушка, баба она в соседнем доме, она всегда рядом, она вечна, как солнце. Без неё ничто не обходится. Баба Нина далеко, в Саракташском районе. Есть и есть Бабалька тоже далеко. Это мать тёти Кати, Серёжкина бабушка. Тётя Катя зовет её бабалькой, думая, что и нам передастся вся теплота и нежность чувств. Но нам почему-то передаётся только насмешливое отношение. Может, потому что мы хорошо помним рассказы Сергея про свою бабушку. Бабалька переехала в Новотроицк, к своей младшей дочери. И с трудом привыкает к городскому быту, рождая анекдот за анекдотом. Серёжка, например, рассказывал, как она однажды поджарила копчёную рыбу. В этом вся бабалька!
Кто-то есть и будет дядькой, а кто-то дядей У нас десятки зятьев Но только один Зять из соседнего села По другому его почти не называют Приезжает он и начинает неизбывный допрос: почему мы не хотим родниться с его семьей, не ездим в гости, не пишем писем? Любая встреча с ним заканчивается скандалом! Потому он и Зять Зять без имени.
Пустенькая вроде игра «Сосчитаем всех с одним именем» это не только коротание времени. Это простая, но удивительно ёмкая возможность обойти с дозором свой собственный род, поглядеть, кого прибыло, кого убыло, определиться с оценками человеческих поступков не надвинулась ли пора смягчить какие-то оценки, ужесточить Это малая часть старых технологий социализации, древних, как мир.
А комментарии? А разного рода отвлечения, со смехом и слезами? Мы играем, и я отчётливо понимаю, что вот так же коротали вечера родители моих родителей, мои прадеды и прапрадеды. И ещё дальше, в глубь веков было так же. Старшие передавали своё понимание жизни младшим. Это был один из сонма способов консервации норм и правил, чтобы крупицы опыта не разнесены были буранами жизни.
Игра подходит к концу. Перечислила всех известных ей Валек мама. И про некоторых Валек слушать интересней, чем про сказочных Алёнушек. Заканчивает перебор отец. И комната оглашается вдруг победным воплем маленькой Нины:
А я ещё одну Валю вспомнила! Никто из вас не вспомнил, а я вспомнила! Валентина Мауль!
Валентина Мауль диктор местного телевидения. Каждый вечер она читает с экрана чёрно-белого «Рекорда» какую-нибудь новую сказку для малышей. И «сказочный» диктор хорошая точка на маленьком детском воспоминании. Потому что она из области других технологий социализации. Она там где нашим взрослением занимается само государство.
2000, октябрь
Книги как птицы
Книги как птицы: умеют летать. Я понял это в детстве.
Как-то вышел из библиотеки. Под мышкой кипа книжек: «Хижина дяди Тома», сборник стихов «Урал синекрылый», ещё что-то.
И тут дунул ветер, ураганный, пахнущий мартом ветер. Такой обычно предвещает перемену погоды и даже наступление весны.
Я попытался увернуться от урагана. Поднял воротник пальто.
Но одна из книг выскользнула из-под моей руки. Упала на снег. Ветер заиграл её страницами. Погнал книгу по снежному насту. И, разогнав как следует, поднял в воздух.
Книга задвигала обложками, поднимаясь всё выше и выше.
Так она и улетела, книга из сельской библиотеки.
Я даже не очень огорчился. Потому что уже знал: книги, особенно старинные книги, умеют летать. Иначе откуда бы они столько всего знали? Иначе как бы они могли подталкивать своих читателей к полётам, к парению, к желанию быть выше и выше?