Тихон поставил росчерк и уже после попытался вспомнить, такая ли у него подпись в паспорте. А, неважно.
Несмотря на то что ему было всего пятнадцать, парня взяли работать в кафе. Не поваром, разумеется рядовым «посудомойщиком». Пришлось подключить городской центр занятости молодежи, чтобы отыскать работу по возрасту и способностям. Но без денег было никак нельзя: бабушка слегла; естественно, мать перевезла ее к ним. Тихон опасался, что больная уже не встанет. Нужны были лекарства. Денег не оставалось буквально ни на что. Ирина разрешила сыну использовать заработанное «на личные нужды», но, подумав, он решил, что никаких нужд, требующих вложений, у него нет. Потом подумал еще и понял кое-что таки есть. Он хотел пойти на курсы.
Его не волновали компьютерные игры, спиртное, сигареты, спорт, девчонки все, что обсуждали сверстники. У Тихона уже был внутренний мир запутанный, странный, порой шокирующий, но его вполне хватало. Друзей среди ровесников мальчик не нашел впрочем, и не искал. Девушки тоже не было, и он плохо представлял себе, каково это встречаться. Но обучение чему-то не школьное, по верхам, а углубленное, направленное, по четкому графику стало для Тихона идеей фикс. Ему казалось, это упорядочит его жизнь и придаст ей некий смысл, структуру. Может, даже образует фундамент.
Идею подала Евгения Семеновна во время очередного совместного чаепития. Впервые он побывал у нее перед каким-то праздником она растрогалась, когда Тихон подарил ей открытку и вызвался проводить домой. С тех пор он провожал, а она приглашала все чаще. Их дружба длилась уже два с половиной года.
Учительница была не замужем, детей у нее не было, жила она с пожилой матерью, которая также с теплотой принимала Тихона. С тех пор как он рассказал Евгении Семеновне о параллельных мирах (а он все-таки это сделал, причем, кажется, не в одной реальности), они регулярно это обсуждали. Сначала учительница, очевидно, шла мальчику навстречу, видя, с каким облегчением он выплескивает то, что копилось годами. Ни разу не подвергла его слова сомнениям кивала и даже не хмурилась. Не предложила ему обратиться к психиатру. Нет, он не превратился для нее в одного из лирических героев она не разбирала его по косточкам, а естественно и органично принимала таким, какой он есть.
Невероятно и в то же время Тихон не был удивлен, испытывал лишь радость и благодарность. Он высоко ценил дружбу с Евгенией Семеновной, поэтому ему хотелось говорить не только о себе, но и о ней.
Первое время они беседовали в коридоре или в пустом кабинете (не слишком часто Евгения Семеновна не хотела подчеркивать, что как-то выделяет Тихона). Потом стали общаться вне школы и продолжали, когда она перестала вести уроки у его класса. Однажды учительница рассказала мальчику, почему выбрала именно эту профессию (он в жизни бы не подумал, поразительно), чем увлекается (тоже неожиданно). А постепенно вырисовался ее образ, образ мудрой, доброй, внешне простой, но в то же время особенной женщины, которая обожала литературу и верила в предзнаменования. Тихон ни с кем не хотел делиться сокровенной информацией, поэтому не говорил об учительнице даже с мамой. Знала ли мама об их дружбе? Он не помнил, но лучше бы, наверное, не знала.
Итак, работа. К ней можно было приступить уже с понедельника, и это воодушевляло Тихона. Наконец от него хоть что-то зависело.
Пришел? Сварливый голос бабушки первое, что услышал мальчик, открыв дверь в квартиру.
Болезнь сделала и без того непростой характер Елены Анатольевны невыносимым. Она постоянно раздражалась, злилась, периодически напоминала каждому, чем он ей обязан и почему должен прибегать по первому ее зову (хотя все и так прибегали).
Разогрей суп, скомандовала она коротко, стоило Тихону расшнуровать кроссовки.
Сейчас, бабушка, негромко произнес он. Как ты себя чувствуешь?
Ничего нового. Мне шестьдесят пять, и я не молодею.
Шестьдесят пять не восемьдесят, хотелось сказать Тихону, но он промолчал. Бабушка отлично знала свой неутешительный диагноз видимо, объяснение своего недомогания «возрастом» было способом психологической защиты. Она страдала от болей (пока не очень сильных, врачи прогнозировали, что будет хуже), но словно считала, что стоит произнести слово «рак» и образ сильной, несокрушимой женщины тотчас рухнет. Близкие шли ей навстречу, и это слово в доме никогда не произносилось. Вполне достаточно того, что оно не раз прозвучало в больнице.