Я слушаю вас.
В наше время многое допускается.
Этим и плохо наше время.
А вы намерены его исправить?
Да в том, что касается меня.
Не думала, что вы такой ригорист.
Так уж создан.
И никогда не слушаете добрых советов?
Нет, слушаю, если они исходят от друга.
Меня вы можете считать своим другом. Не верите? Скажите, на каком предприятии нашего района вы хотите работать? она взяла в руку трубку телефонного аппарата. Я сейчас позвоню туда, и вас примут на инженерно-техническую должность. Не верите? Говорите.
В таком случае я бы хотел работать в районной газете. Еще на заводе поступил в университет марксизма-ленинизма при Доме политпросвещения Челябинского обкома КПСС по курсу журналистики. Год проучился. Еще год и я журналист со вторым высшим образованием.
Третий секретарь райкома партии, как видно, привыкла брать быка за рога: я еще говорил, а Людмила Александровна уже крутила диск телефона.
Вячеслав Аркадьевич, здравствуйте, Демина. Хочу рекомендовать вам в редакцию будущего журналиста и уже коммуниста, симпатичного молодого человека.
Это рекомендация райкома? очень явственно слышалось в трубку.
Скажем, не последнего в нем человека, вашего друга.
Сегодняшние друзья завтрашние враги.
Бросьте!
И мне, прикрыв ладонью микрофон трубки:
Его забирают на областное телевидение. Еще не забрали уже фордыбачит!
А Серпокрыл? голос донесся Вячеслава Аркадьевича.
Наша задача направлять, поправлять. Вы что обиделись?
Ладно, уж. Ваш молодой симпатичный в армии служил?
Демина вскинула на меня глаза.
В морчастях погранвойск срочную; военная кафедра ЧПИ, я подсказал.
В погранвойсках, это она в трубку.
И та:
О-о! Немедленно шлите его сюда. Считайте, что я его принял.
Какая милая женщина, подумал я, покидая кабинет третьего секретаря Увельского райкома партии. И потопал в редакцию.
Редактор «Ленинского знамени» Вячеслав Аркадьевич Кукаркин сидел в светлом, прекрасно обставленном кабинете на втором этаже нового здания, пристроенного к типографии. На мой стук крикнул:
Войдите.
Я вошел. Вячеслав Аркадьевич из-за стола подскочил:
Пограничник? Где служил? На Ханке? А я у озера Жаланашколь с китаезами насмерть бился. Каким ветром в Увелку занесло? А я уезжаю вот дела сдам и в Челябинск, на телевидение, редактором общественных программ. Вмажем за встречу?
Кукаркин достал из шкафа початую бутылку «Сибирской» и две рюмки, налил.
За тех, кто погиб, защищая священные рубежи нашей Родины!
Выпили стоя.
А вы знаете, из нашей команды в девяносто ребят, что призывались в Челябинской области, трое не вернулись домой один пропал без вести, другой утонул, третий застрелен сынишкой комбрига по шалости. Все на Амуре такая река!
Ах, господи, сказал Кукаркин, что такое, в сущности, жизнь? Ожидание в прихожей у смерти.
Но не все кончается с земной жизнью. Есть еще память
Давай, кстати, помянем! А мир это гостиная, из которой надо уходить учтиво, раскланявшись и заплатив свои карточные долги.
Бутылку «Сибирской» мы допили.
Мне было без малого тридцать лет. Редактору далеко за пятьдесят. Я был упоен честолюбием, как всегда бывает в начале карьеры. Кукаркин страдал отдышкою грузного тела. Мы были столь далеки по интересам и возрасту, что походили на две стороны треугольника, разделенные основанием; но сходившиеся у вершины, название которой Газета.
Журналист, поучал Кукаркин. самый эгоистичный и себялюбивый из всех хомо сапиенс. Он уверен, что только для его работы светит солнце, вертится земля и косит смерть. И вместе с тем, настоящему мастеру пера достаточно открыть форточку и послушать тарахтение тракторного мотора, чтобы написать замечательный очерк о механизаторе.
Засиделись.
Ты навеселе? встретил меня упреком отец.
Еще бы! я так швырнул свою фуражку, что она, не попав на стул, упала на пол и колесом покатилась по кухне.
С горя иль с радости? Видишь, как мать о сыне заботится какой обед приготовила нынче: все твои любимые кушанья.
Мама:
Уже остыло. Кушать будешь? Я подогрею.
Я буду работать корреспондентом в газете.
Отец:
К чему это, скажи на милость? Будь я на твоем месте.