Бывает, весело согласился я.
Таня рассказывала охотно, доверительно, как хорошему приятелю, с которым давно не виделась. Она шевелила плечами, отчего груди под кофтой раскатывались по витринному стеклу и стукались, как бильярдные шары.
Второго муженька у меня в тюрьму упекли. Ждать я его не обещалась. Дочь ему, правда, родила, от первого-то сын. Тут третий подвернулся. Чего тебе, говорю, Петенька, родить сына или дочку? А ему захотелось чего-то среднего.
Как это? не понял я.
Извращенец оказался. Таня, встань так, да повернись эдак. А ни так, ни эдак детей не получается. Терпела я, сколько могла, а потом прогнала взашей. Одна теперь живу.
С двумя детьми, подсказал я.
С тремя. Третий между прочим появился, совсем развеселилась Таня, заливаясь смехом, от которого задрожали, забегали по витрине её прекрасные груди.
А ты весёлая вдова, любовался я ею откровенно.
А чего? Квартира есть, харчей полный холодильник, тряпками шкафы забиты. Мужики вниманием не обходят. Взяла за правило живи себе, пока рак на горе не свистнет. Горевать мне некогда, а задумчивых сама не люблю.
Тут я как раз задумался. А может, весь смысл жизни, все истины мира, вся философия толстых книг заключены в словах этой весёлой женщины с быстрым и озорным взглядом живи, пока живётся и бери от жизни всё, что сумеешь.
Я рыжих не люблю, вдруг сообщила Таня, лаская взглядом мои смоляные кудри. К белобрысым равнодушна.
Понятно, отрешённо отреагировал я на её признания.
Мне брюнеты симпатичны.
Ну да? не поверил я и потерялся вслед за убегающей мыслью.
Темнолицый и светловолосый сосед мой слегка отшатнулся, будто для прыжка, или чтоб получше рассмотреть барменшу. Его взгляд, воспалённый ненавистью, впился ей прямо в душу.
Заметив это, я напрягся и подобрался весь, готовый пресечь любые его агрессивные действия. Чувствуя внутреннюю борьбу, происходящую в нём, гадал с чего это он подхватился? Женоненавистник? Рогоносец? Я пригляделся к нему внимательнее.
Лет ему было больше сорока. Возможно, старили глубокие глазные впадины и лысый желтоватый лоб на половину головы. Сильное некогда тело утратило свою стать, и, казалось, ему хочется опереться на костыль. Скуластое лицо, обезображенное шрамами, прокаленное сельскими просторами, серело, как городской туман.
Неправильно это, процедил он сквозь зубы.
Что неправильно? повернулись мы к нему.
Ад и Рай задуманы. Проще надо бы и справедливее. Честно живёшь живи долго: заслужил. Сподличал умри. Как только чаша терпения переполнилась грехами тут и срок тебе.
Интересно, искренне подивился я, заглянув в его глаза.
Жёлтые белки его от курения ли, от плодовоягодных ли вин тускнели лежалой костью.
Сначала подумал, что мужик этот из тех людей с низкой культурой, у которых реакция порой несоизмерима с поведением окружающих за намёк они могут оскорбить, за пустяк ударить. Но мысли высказывал интересные.
А вы тут не шурупы.
В смысле?
Не шурупите ни хрена в любви живёте одними инстинктами, да и то примитивными.
Ну-ну, просвети, подзадорил я.
А Таня обиженно поджала губы:
Было бы кого любить.
И презрительным взглядом обвела зал.
Темнолицый следом повернул голову:
Какие это женихи? На работе колотятся, в разговоре торопятся, пьют давятся разве понравятся?
Складно у него получилось и в самую точку.
Почувствовал жгучий, почти профессиональный интерес к незнакомцу. Таню воспринимал спокойно понятны были её радостно-телячья философия и амёбистое ощущение жизни. В темнолицем почувствовал человека незаурядного.
Исключительность всегда поражает, а потом начинает беспокоить где же оно, твоё, личное, ни на кого и ни на что не похожее? Разве оно отпускается не всем? Пусть не поровну, но всё-таки даётся, должно даваться. Потому что мы люди единого человеческого мира, и перед матушкой Природой в чём-то все равны.
До исключительности мне далеко есть кое-какие слабости. Более всего на свете люблю свою работу в газете. На втором месте интерес к красивым женщинам. И это был конкретный недостаток в мире наверняка существовали вещи посерьёзнее, более внимания достойные. Но, признаюсь, они меня так не занимали, как, например, разбитная барменша Танька.