В нем со времен королевы Анны не готовят, весело сказала она, но, как покойная леди Элизабет с отцом его светлости повенчалась и меня сюда привезла, здесь еще угольные плиты стояли. Электричество провели тем годом, как его светлость родился из духовки покойно, уютно пахло ростбифом:
Графу Хантингтону понравится, заметила женщина, его светлость, малышом, тоже такие булочки любил. Русские их сайками называют. Вернутся они с конюшни и можно чай подавать Эмма поворочалась:
Джон рассказывал, во Франкфурте, что в Банбери не повар, а кухарка. Я боялась, что меня не пустят на кухню, готовить ему завтрак крепкие руки обняли ее, придвинув к себе. Белокурые волосы рассыпались по его плечу, Джон поцеловал ее в ухо:
Миссис Мак-Дугал. Мама ее из горной Шотландии привезла, с тартановыми пледами, овсяными лепешками и волынкой он рассмеялся:
Няня у меня и Тони тоже была шотландка. Она считала, что незачем разжигать камин в детской, если можно налить грелку и надеть три пары шерстяных носков он повел рукой у себя над головой:
Здесь потолки низкие, а в Банбери они метров в пять, даже в обыкновенных комнатах. Как говорил мой папа, ни одному Экзетеру еще не удавалось протопить замок, как следует Эмма блаженно закрыла глаза:
Но в спальне, наверное, тепло Джон провел губами по ее виску, спускаясь ниже, к стройной шее:
Я обещаю, что в спальне будет жарко она поморщилась, откидывая одеяло:
Здесь тоже жарко. Макс приказал протопить мою комнату под шелковой ночной сорочкой, грудь стягивала тугая повязка. Эмма потребовала сделать ей укол, едва вынырнув из тяжелого, на морфии, сна. Она скосила глаза на забинтованную, левую руку:
Я ранена, я на обезболивающих средствах. Я не собираюсь кормить она помнила, что такой же укол ей делали, когда Лаура похитила Маленького Джона:
Она была не в себе, поняла Эмма, она, наверное, вспомнила случившееся в Нойенгамме. Нельзя ее винить. Если она жива, я попрошу у нее прощения. Я сказала Максу, что она солгала. Впрочем, Макса скоро убьют, я знаю. Вся банда понесет наказание, и мокрица, в первую очередь рука побаливала, но несильно. Судьбой этого ребенка Эмма не интересовалась:
Я не спрашивала, а врач мне ничего не говорил после выстрела мужа, едва державшегося на ногах, Эмма потеряла сознание. Присев в кровати, она оглядела палату:
Колыбельки нет, ребенка не слышно. То есть отродья дьявола. Понятно, что Макс его забрал Эмма сжала зубы:
Джон и Марта прилетят за мной. Наш сыночек жив, Лаура его спрятала, где-нибудь у индейцев. Мы заберем мальчика и вернемся домой, в Банбери. Джон мне обещал подарить белую лошадь, говорил, что у них такая традиция Эмма широко открыла рот, лицо исказилось. Крупные слезы потекли по щекам:
Он говорил, что покатает нас на барже, на «Чайке». В замке живут спаниели, со времен Кромвеля, в парке кормят оленей нежные губы коснулись ее ладони. Эмма услышала детский голосок:
Мама, дай! Дай олешка мальчик протянул руки вверх. Эмма улыбнулась:
Конечно, мой милый у сына были светло-голубые, прозрачные, отцовские глаза. Олень, ласково, боднул маленькие пальцы, ребенок ахнул:
Олешек, мамочка она вытерла глаза рукавом рубашки. Тонкий шелк промок, от слез:
Все так и будет, обязательно. Надо немного потерпеть стрелка на часах, у кровати, подходила к полудню:
Мокрица вернулась в палату после полуночи, вспомнила Эмма, я почти двенадцать часов проспала, на морфии. Хоть бы быстрее все это ушло она, с отвращением, посмотрела на грудь. Внутри поднялась тяжелая, смутная тоска:
Я не хочу думать об исчадии дьявола, твердо сказала себе Эмма, даже если русский соврал, то такие, как он, тоже не должны иметь детей. Лаура правильно сделала, что избавилась от ребенка Макса. Отто погиб бездетным, и с Максом так же случится. Марта выжила, она никогда не бросит Теодора-Генриха. Она прилетит сюда, мальчику больше не будут врать, о его отце и деде. Слава Богу, что я ему рассказала правду, о его родителях Эмма предупредила племянника, что тому надо молчать. Теодор-Генрих, серьезно, кивнул:
Я понимаю, тетя. Дядя Макс не должен знать, что мама выжила. Она приедет, и заберет нас отсюда выбравшись из постели, Эмма подошла к окну. Несколько докторов, с чемоданчиками, торопились к госпитальному флигелю, милому домику, с черепичной крышей, за охраняемой стеной: