На полированном серванте, в столовой, сложили прошлогодние, иллюстрированные журналы, с черно-белыми снимками президента и сеньоры Перон. Едва слышно хрипело радио:
Пятница, девятое июля. Аргентина празднует День Независимости. Сегодня вечером в Буэнос-Айресе состоится торжественный концерт, в Театре Колон и прием, в резиденции главы страны. Продолжается блокада западной части Берлина ложка застучала о фаянсовую чашку. Полковник Горовиц усмехнулся:
Мы здесь тоже словно в блокаде. Порт закрыт, аэродром не работает их рейс, приземлившийся в Ушуайе в среду вечером, судя во всему, стал последним на ближайшее время. В переданной вчера по радио метеосводке, говорилось о метелях, морозах в минус десять градусов по Цельсию и опасности схода лавин, на горных дорогах.
Питер, размеренными движениями, намазывал масло на поджаренный тост:
Вообще ничего не работает. Мы вовремя прилетели, ничего не скажешь. Хорошо, что застали прокатную контору открытой виллис, как и обещали, снабдили цепями на колеса. С хозяином конторы объяснялся сеньор Геррера, он же брал номер, в единственном пансионе городка. Обрадовавшись неожиданным постояльцам, хозяйка выдала им ключи от комнат с камином. В шкафу Питер нашел старомодные грелки. Горячая вода шла из крана исправно, но батареи грели еле-еле. Владелица пансиона экономила на угле, для отопления номеров.
В столовой было еще холоднее, при разговоре изо рта вырвался пар. Они сидели в толстых, непромокаемых куртках, подбитых овчиной, в вязаных шапках. Меир бросил взгляд на проблески седины, в двухдневной щетине кузена:
Впрочем, у мистера Фельдблюма, в его хасидском обличье, тоже хватало седых волос, в бороде. Мы с Питером ровесники, нам всего тридцать три года. Ничего, скоро все закончится, Марта вернет себе старшего сына. Они поселятся на Ганновер-сквер, у них родятся еще дети
Ночью, в промерзшей, несмотря на грелку, кровати, Меиру снилась заснеженная, голая равнина. Над головой, играли всполохи северного сияния, на горизонте он видел странные скалы:
Я насчитал семь вершин, но это был не Эллсмир, не Арктика. На острове я ничего подобного не встречал в ушах бился странно знакомый голос:
Я верю, что она жива, жива. Один раз я не успел, Меир, но теперь обязательно успею о его щеку потерлась нежная, детская щечка. Серо-синие глаза, в длинных ресницах, серьезно взглянули на него:
Но она не Ева, она младше Евы, и не похожа на нее девочка обхватила Меира ручками за шею:
Я буду скучать, папа он пощекотал ребенка:
Хорошее, или плохое, милая малышка, мимолетно, улыбнулась:
Нельзя говорить плохое, папа. Только хорошее глаза девочки стали совсем серыми, туманными. Она, рассеянно, добавила:
Я буду скучать в метели он тоже видел серые, словно свинец, глаза. Звучали выстрелы, к небу поднимался столб огня, издалека доносился женский крик. Меир, тяжело дыша, поворочался. Сердце, бешено, колотилось, из приоткрытой двери в соседнюю комнату слышалось спокойное, сонное дыхание Питера.
Меир нашарил на столике сигареты:
Кричали на русском языке, это я разобрал. Что мне делать, в СССР? Я никогда там не был. И кто эта девочка выпив остывшего кофе, из термоса, он присел в постели, натянув на плечи одеяло:
Я просто волнуюсь. Рауфф и сеньор Ланге, то есть Макс, могут появиться в Ушуайе хоть завтра. Мы при оружии, но они тоже, наверняка, приедут не с пустыми руками. Мы сильно рискуем. Едва Рауфф опишет нас Максу, как тот поймет, кто мы такие. Надо быстрее убираться отсюда вечером они поужинали в пансионе. Все городские заведения стояли закрытыми:
Зима, туристов нет извинилась хозяйка, но вы не волнуйтесь, готовлю я недурно за действительно хорошим рагу, из свинины, с бобами, Питер тихо заметил:
Ты обратил внимание на судно, в порту? То, что стояло отдельно от рыбацких лодок корабль назывался «Звезда юга». Надпись на корме сообщала, что судно приписано к Ушуайе. На мачте сиротливо повис мокрый от снега аргентинский флаг.
Меир отрезал себе немного зачерствевшего хлеба:
Обратил. Это не просто судно, Питер, а ледокол, пусть и малого тоннажа. Я больше, чем уверен, что владеет им тоже сеньор Ланге, или кто-то из его сотрудников, так сказать времени выяснять имя хозяина ледокола у них не оставалось. Меир налил себе еще крепкого кофе: