У меня ушло желание пытаться искусственно заполнить паузы в разговоре, и теперь я мог легко, в неподвижности, просто присутствовать рядом с замечательным гуманитарием-теоретиком, чье основательное учение пока, к сожалению, кроме как в Индии, только начинает быть скорее больше несколько известным, чем популярным, лишь среди избранных гуманитариев на азиатском Юго-Востоке и в Китае. Может поэтому я и услышал очередную мысль Бхагвана: «Простительно написать просто Словарь, если вам дано видеть смыслы слов, отличные от уже известных. Или, можно написать, что Мир совершенен и предельно справедлив и добавить к этому нечего».
На этом наша «беседа» стала себя изживать; я вдруг воистину прочувствовал крайний недостаток в себе как доброты, так и должной подкованности в нюансах восточно-философского мировидения. Не сговариваясь, мы втроем еще долгое время не произносили ни слова, а лишь позволяли себе быть открытыми напоминающим о вечности бархатно раскатистым тембрам океанских волн, неустанно полощущим серо-песчаную полосу индийского берега. Закрыв глаза и погрузившись в себя, открывая сердце для Вселенной, то есть, я, наверное, впервые понимал: как много можно приобрести, пребывая рядом с человеком больших духовных качеств даже в совершенном молчании.
Вот и получается, что писать глупо: ведь «слова бедны, какие бы они ни были». Примерно такой была последняя фраза, над которой я медитировал в тот раз, сидя на собственных голых пятках на берегу Океана в обществе Учителя, взывая к своей «внутренней качественности».
После встреч и бесед с небезызвестным индийским мудрецом-философом я, как говорится, и кожей стал понимать: любое произведение искусства, литературное, любой роман, какой бы он ни был, всего лишь малая плоская часть существующей реальности.
Писание не медитация, что дает свободу от лишнего и может, поэтому, натолкнуть на понимание, близкое к истинному, каким стоит делиться литературно. Скорее фантазирование. Когда пишем, то, идя на поводу у себя-автора, автора создаваемого своим же писаным, не всегда самими собой пребываем. Являясь не собой, заключаем себя в стереотипные рамки и навязываем свои стереотипы, не дающие вдохнуть истинной реальности и другим
А если писать не для текста, а писать от себя. Если выдавить из себя автора вышенаписанного и писать себя Себя сегодняшнего Что же могу написать, к примеру, я, пиша, со всей искренностью, нынче себя. То, что, может, никогда и не любимая жена давно и, скорее всего, не без моей помощи, в могиле, а я спиваюсь и судорожно пытаюсь заработать написательством, чтобы содержать капризничающую любовницу, которую элементарная пошлая жадность не дает отпустить. И, которую ублажаю, поддерживая грыжу, чтобы не дай бог, не уходила, и поэтому, давала возможность успешнее строить из себя для взоров окружения того, кем не являюсь, и спиваться дольше и претенциознее. И, вероятно, что все именно так от, до сих пор никуда не девающегося чувства вины во все-таки безвременной смерти еще одной женщины.
И зачем кому-то такое, или даже, пусть, не такое, «писание себя»? Да и самобичеваний всегда лживых в литературе достанет с лихвой и без меня.
Бесспорно, прав классик, утверждавший, что писать следует жизнь такой, какой она должна быть, а не какая есть.
Отчего же так жадно, спустя годы, «В те дни, когда уж нет надежд, а есть одно воспоминанье» хватаюсь за перо, чтобы бледными заземленными словесами разбавлять прошлое; вкипевшие в сердце и мозг и навсегда ставшие частью меня ею написанные строки? От желания самореализации? Пожалуй, нет, на кой черт кому-то моя самореализация, как и мне чья-то. От тщеславия? Да нет, не настолько же я уже, или еще, дурен и испорчен. А не для того ли искроплены мною листы бумаги, чтобы приобресть побольше комфортных возможностей в виде гонорара для тела Говорят еще, что есть какие-то «законы творчества», подталкивающие «просто писать» Да-а, все беды от него, от тела. И как же тянет это самое наше, созданное для комфорта тело лучше говорить «мое», говоря только о себе: вдруг ваше, читатель, тело не такое, в грех, в частности, -бумагомарательства.
А может, и пишу, чтобы по-своему навязать свое? А навязка своего, как речёт почитаемый мной Shri Kuchakt, не есть ли попытка оправдаться?.. Но молчать не могу грешен. «Пусть ваши слова будут да-да, нет-нет, а что сверх того, то от лукавого». Выходит: не могу молчать, потому что грешен. Хотя кто из нас без греха, кто не убивал любимых