Вот как.
Кстати, благодарю вас за эту оценку, лестную для народа леопардов.
Я отдал ей должное, только и всего.
Не все это могут, представляете?
Отдать должное? Да они слепы, вероятно.
Леопард кивнул.
Можно и так сказать. А вот погодите посмотрите на неё дней через десять, одиннадцать, когда Бриджентис начнёт прибывать.
Думаю, что добавить было бы нечего.
Говорю, не спешите. Сперва глянете Выберемся ближе к ночи Когда перепёлки спят и Сари тоже.
Он хихикнул. Оба потёрли плечи одинаковым жестом, избавляясь от ощущения навязанного объятия, и разом обернулись. Но тишина окружала их.
Орс тихонько подбирался к деревянному шару над троном и, наконец, юркнул за своё изображение.
Свет дня померк, в небе дрожал шар густой черноты, окружённой клоками тёмной гривы. Завитки волос женщины, струившиеся на подлокотник трона, затрепетали, будто сидящая повернула голову.
Пастырь превратился в серый силуэт. Всеволод поднял руку мускулистая плоть сплющилась в двумерное изображение. Кисть казалась нарисованной на листке плохой бумаги, просвечивали кости четыре суставчатые кости с когтями, один отставлен. Всеволод сжал пальцы в кулак и сморгнул человеческая рука, еле видная в ослабевшем тающем свете, конвульсивно поднялась, защищая глаза от вспыхнувшего Орса.
День ожил, крылатый шарик Орса скользнул в голубизну. Фигуры были неподвижны, хотя и поражали своим жизнеподобием. Всеволод понял, что к выражению глаз женщины нельзя привыкнуть.
Всеволод и пёстрый Гриша обменялись нервными смешками. Попятившись, они нырнули в душную колкую траву.
Я едва не улетел. Заметил Всеволод.
У меня, со вздохом признался пастырь, была другая, более скромная возможность.
Посмеиваясь, они добрались заново проделанной тропкой до околицы поля. Сари с утомлёнными глазами поправляла сбившийся платок. Без энтузиазма посмотрев на приятелей, она отвернулась. Опустевшие термосы дремали в траве. Без каши они оказались невесомыми. Засунув их в сумки, дракон и пастырь зашагали следом за непривычно молчаливой Сари.
Григорий шепнул спутнику, что «она всегда после перепёлок как в мёд опущенная».
Они вошли в город по одной из окраинных улочек, ведущих, по соображению дракона, строго на Северо-Запад. Беседа оживилась, как только всегдашняя прохлада Ловарни, верная городу, охладила лоб дракона и шерсть леопарда. Языки приятелей развязались, и Григорий в последний раз потрогал свой потускневший воротничок, похожий на подворотник мундира. Царила не тишина, нет тонкоголосый шум лета, который дороже настороженному ожиданием слуху, чем покой укреплённой башни. «Всё хорошо, сказал себе дракон. Я» Негромкие голоса, и всякая домашняя жизнь сместились западнее, к центру посёлка.
Тихо Пробормотал пастырь.
Они вновь обменялись взглядами, и то восхитительное унижение, которому они подверглись совместно, так явно прочитал один во взгляде другого, что они не нашли ничего лучшего, как совместно разразиться тем, что именуется здоровым мужским хохотом.
Протестующий возглас отставшей Сари заставил их (не сразу) заткнуться.
Весь ваш. Прошептал пастырь.
Всеволод без слов протянул руку, по которой залихватски хлопнул лапою пастырь.
Сари, сворачивая за изгородь, цвётшую крупными, неумело свёрнутыми из белой и розоватой бумаги цветами, раздражённо распорядилась своим обычно звучным, а сейчас потускневшим голосом:
Отнесите посуду.
Молодые господа замерли, показывая, что не верят ушам. Они обернулись. Всеволод извиняющимся тоном промолвил:
Госпожа
Григорий прибавил не очень громко:
А как насчёт вымыть?
Сари яростно, по-кошачьи, заворчала и визгливо вскрикнула:
С глаз моих Вон!
Её синее платье, заметно подутратившее свежести после кормления перепёлок, мелькнуло, исчезая. За неплотным вьющимся плетнём цветы, высунув жёлтые языки, безмолвствовали. Хлопнула дверь.
Всеволод и Григорий, пристыженные, но не без тайного облегчения, направились по улочке, возвышавшейся в конце, где она выводила на одну из четырёх прямых улиц.
Пастырь остановился и протянул лапу.
Давайте
Хоть Всеволод и сделал попытку отстоять доверенную тару, леопард настаивал:
Так и быть, отнесу.
Он мотнул головой в сторону расшитого цветами плетня, который они миновали, и, понизив голос, добавил: