Глаза их встретились в темноте, и она хотела сказать ему, но передумала
Красота ночи была нестерпимой, ныли от усталости ноги.
Вместе сошли на улицу, которую днем так украшали тени. Холод поднимался от камней, молча двигались мимо деревья.
Тихо-претихо было в Ловарне, но через десяток шагов оба разом обернулись. Дорогу позади в этом десятке пересекла низкая густая тень. Впереди почти тотчас мелькнула ещё одна.
В придорожных кустах негромко заворчало. Они остановились.
Как дела? Поздоровался Шанаэль.
В один голос идущие ответили:
Спасибо.
Леопард лежал на ветке в метре над землёй. Его лапа и хвост свешивались. Тёмные охвостья листвы пятнали его морду.
Теперь, мигая горевшими ровным ночным огнём камнями глаз, проговорил он, по чашечке лёгкого и укрепляющего вина, и на покой.
Он что-то довольно проурчал на высокой ноте, что было чуть комически при его росте и комплекции. Веде вспомнились пёстрые наглаженные простыни и даже увидела она, как, расправляясь в сумерках, легко ложится такая простыня на узкую низенькую постель.
Кому куда, холодно молвила акула, а я сворачиваюсь.
Шанаэль повернул чёрный утюг головы в сторону её спутника, и глаза его, вспыхнув ироническим огнём, перегорели в почтительные тихие огоньки. Как бы говоря: «Ну, чего тебе, слюнтяй, вот тебе и разрешение», он смотрел в упор на Всеволода. Они померялись взглядами. Глаза дракона неестественно ярко светились в темноте. Внезапно они сделались обыкновенными серыми человеческими глазами.
Проводите госпожу, запросто молвил леопард, пронаблюдав метаморфозу, и сейчас, милости прошу. Посидим, сделаемся. У меня имеется биллиардик. Заманчиво снижая голос, предлагал он.
Веда фыркнула, как потревоженный молодым конюхом боевой конь.
Может, и лопаточку ему одолжите, чтобы за мной прикопал. Отфыркавшись, процедила она и, развернувшись спиною в нечесаных золотых прядях, застучала каблучками, отмеривая ночную улицу.
Мужчины с пиететом следили, как тают в темноте звуки и золото. Опомнясь, Всеволод слабо и негромко крикнул вслед:
Ты уверена, что тебе не
Ответа ночь не дала. Шанаэль, не глядя на дракона, спрыгнул с дерева нарочито неуклюже и размял лапы.
Заострение меча.
Два вялых шага на четырёх лапах и перед носом дракона мелькнула пёстрая лента леопардов хвост. Шанаэль без шуток исчез. Смылся он так, что ни одно зеркальце в сплошной, залитой светом Бриджентис листве, и не подумало шелохнуться. Всеволод полез следом, листья надавали ему пощёчин и бездушно проехалась за ухом тёплая ветка.
Стоял он во дворике. Впереди чернела пригласительно распахнутая дверь в дом. Он двадцать секунд разглядывал черноту, склонив дважды голову со свесившейся по прихоти ветки прядью сначала на левое плечо, потом на правое плечо. С лёгкой улыбкой, врезанной в лицо и застывшей, он шагнул в тёмные сени. Четырёхугольник другой закрытой двери обведён светом. Всеволод не сразу подошёл к нему, и улыбка не покидала его губ.
В комнате, куда он вошёл, в углу стоял одноногий столик с большим коричневым чайником его носик по-птичьи поприветствовал Всеволода и двумя чашками без ручек и крохотными донцами. Чашки наполнял, повернувшись ко входу сгорбленной спиной, Шанаэль. Портупея лежала на полу, свернувшись. В сжатой комком лапе массивное птицеобразное тело чайника выглядело хрупким. На запястье другой лапы осталась кожаная перевязка с поблёскивающими вкрапленными камушками.
Шанаэль, не оборачиваясь, пригласил:
Заходите, заходите.
И, повернувшись, подошёл к дракону с двумя чашками, говоря:
Ай, старый дурак, одичал, забыл о вежливости. Там же кусты. Всё заросло к
И он завершил извинительные речи крепчайшим ругательством, подходящим, скорее, к вкушению сурового сурийского лакомства огненной воды нежели старого вина. Аромат и, впрямь, был, что надо пахло весною, но в тоже время и какой-то томящей затхлостью: плоды бродили вместе с паутиной.
Всеволод взял у хозяина чашку, которую тот протягивал, держа на трёх пальцах под донце.
Шанаэль следил за тем, как дракон держит чашку, потом показал куда-то глазами, и Всеволод, согласившись, снял с плеча ромбовидный, с глубоко втиснутой печатью жилок, свежий листочек. Поискал, куда бросить, и положил на край столика.