Вервр рухнул на колени и позволил себе забыться.
Вишь ты, какая беда, слабо, с придыхом, посетовал старческий голосок. Тонкий, скрипучий, вроде бы женский.
Ты мне зубы-то не заговаривай, бойчее и громче возразил другой голос, более низкий и глуховатый. Довольно дрова изводить. Их и так нет.
Раз нет, то и жалеть нечего, в голосе старухи прорезалось визгливое упрямство. И сразу погасло. Пусть хоть одёжа просохнет. Ну, очухается он, и как ему, бестолковому, намекнуть, что козы у нас нет? Нету, подохла. А без молока дитя помрёт вот прямо скорёшенько. В чем душа-то держится, косточки вон, тоньше прутиков. Ужасть. Старуха вздохнула и добавила иным тоном, деловито: Проверь ещё, совсем кошеля нет? Хоть бы медяк разыскать, сбегать к Мобру с задатком и попросить в долг.
О-о, ты бегать наново выучилась? обозлился старик.
Вервр поморщился, попробовал шевельнуться и осознал, что лежит на подстилке, привалившись спиной к печному теплу. Оттого и разморило, прямо нет сил поднять голову. Не понять даже: ему до такой степени дурно или же наоборот, в нечувствительности содержится счастье
Очухался? заметила старуха. Эй, болезный, где ж тебя так отходили? Хотя оно конечно, вся округа стоном стонет. Вроде, и нобы в непокое. От баронов Могуро, сказывают, лихие люди подались во все стороны и баламутят, и пакостят. Старуха помолчала и осторожно спросила: Сынок, как звать-то тебя?
Прежнее имя износилось, едва я ослеп, покривился вервр и добавил: По доброте одного старика я законно унаследую новое имя Назову позже, если придётся.
Вервр сел, ощупал печь, вцепился в горячую кружку, едва она оказалась возле ладони. Он пил быстрыми крупными глотками, до дна. Напившись, ослабил намотанную в несколько слоёв повязку на лице, тронул пустые глазницы. Стер коросту крови с чувствительных к теплу рецепторов, внешне похожих на симметричные родинки у висков. Покривился, пискнул летучей мышью, собирая впечатления о помещении.
Убогое место, прав был враг Клог. Ещё вчера граф Рэкст и не подумал бы, что очнётся на земляном полу, в крохотной избе-четырехстенке, косо навалившейся на печь, как на костыль Под потолком щели, холод осени так и сквозит.
Ребёнок? Вервр принюхался. Вон и девочка: на руках у старухи, укутана в побитый молью вязаный платок. Вздохнула снова как мёртвая. Теплота кожи едва заметна.
Тут такое дело, дед начал готовить гостя к плохой новости.
У кого поблизости есть коза? вервр сократил бесполезную часть разговора.
По уму ежели, спросить бы в «Ветре удачи», а разве ж они откроют тебе или нам? Старик вздохнул. Ну, опять же всё лето у них с гостями беда, а ныне и вовсе: хуже засухи потоп, да-а Я о чем? Не было гостей убыток, а повалили гости и того горше горюшко, вон каковы гости-то.
Где этот «Ветер»? нехотя уточнил вервр, слушая вой урагана за стенами.
Старуха махнула рукой, охнула. Ласково, жалостливо тронула щеку гостя. Вервр ответно оскалился в ухмылке. Получил в руки совсем ветхий шейный платок, почти не погрызенную молью валяную шапку, дождевую куртку из толстой грубой тканины. Вырядившись чучелом, Ан развеселился. Спросил о своём ноже и старик безропотно вернул опасную вещь, до того припрятанную «от греха» в сенях.
Темень там, глаз коли темень, запричитала старуха и осеклась, слушая смех ослеплённого вервра.
Она продолжала всхлипывать и сетовать на глупый бабий язык, пока вервр миновал сени, добрел до двери, переступил порог и привалился к мокрой бревенчатой стене снаружи.
Непогода разошлась в полную силу. Палый лист, водяную взвесь и иглы льдинок крутило и месило так, что направление ветра не угадать. Вервр совсем размотал повязку, принюхался к запахам дома и дождя, приладился к току стариковских тревог и переживаний. Оттолкнулся от надёжной стены и сделал первый шаг в трясину осени
Гнусный Клог, буду убивать медленно, пообещал вервр. Зачем ты бегом поволок меня в лес, на казнь? Ночью Оставил без ужина. Там, на постоялом дворе изжарился кролик, сочный Свежатинка, сам ловил.
Было бы удобно приписать врагу вину за отсутствие кошеля. Даже за то, что младенцы не едят крольчатину а ведь поймать кролика куда проще, чем отыскать посреди ночи молочную козу. А после вот ужас! ещё и подоить Но вервр полагал, что даже без фальшивых обвинений долг Ула со временем вырастет до неподъёмной тяжести