Чтоб пустить сплетню, не надо иметь хороший слух, чтоб промолчать, не надо быть немым, хэш повёл бровью, принял очередную чашку с отваром и безропотно опустошил. Лапушка, а вот бы мне избавиться от гадости, какая плавает перед взглядом? Будто мир зачервивел.
Пройдёт, но нескоро, тихо пообещала Ула.
В том же порту и в тот же день я первый раз встретил глаза в глаза багряного беса, продолжил Монз. У меня ещё не было в руках целикового листа последней, может статься, из легендарных книг городов, на которые Рэкст вёл охоту. Не ведаю, укоротило ли жизнь канцлера это дело, жаль, если так Бес весьма примечателен. Жутчайший, я долго просыпался, и грезилось мне зелёное и рыжее пламя его взгляда, испепеляющее душу Он получал удовольствие, играя и запугивая. Но ведь отпустил меня! Не вынудил стать частью свиты в роли раба. Не засунул в самую гнилую из портовых темниц.
Душа человек, хмыкнул хэш.
О, он исключительно нечеловек, живо возразил Монз. Люди уничтожают просто так. Он только по приказу или из здравого смысла. Его поверенные много раз находили меня и давали заказы. Выгодные, без обременений. Это в нем тоже нечеловеческое: никого не забывает. Став его добычей раз, остаёшься добычей до последнего своего дня. Сам он тоже навещал меня, и каждый раз общаться был жутко. Жутко, но интересно.
Сейчас багряный вне столицы, покривился Лофр, желая продвинуть разговор. И я не допускаю лишних упоминаний о нем здесь, причин тому много.
В день свадьбы друзей Ула меня вызвали к реке, кивнул Монз. Он лично сделал мне весьма спорное предложение. Я обдумал, счёл не лишённым смысла, пусть чуждого для людей. Мы заключили сделку. Я получил одно важное обещание. Он запись, исполненную моей кровью.
Ага, выдохнул Лофр, подаваясь вперёд. То-то гниль Могуро из столицы будто выдавило. Дело рисуется крупноватое. Не ожидал как тебя угораздило встрять, червь?
Я знаком со слухами о привычке беса покупать души, поморщился Монз. Нет, всё и проще, и сложнее. Я оплатил в его бессмертии короткий отрезок свободы. Цена остаток моей жизни. Оказывается, люди четвёртого царства, как он называет нас, весьма платёжеспособны.
Остаток жизни? побледнела Ула, вскидывая ладони к горлу, чтобы сразу же бестолково, бессильно уронить их на стол.
За каждый день его свободы сколько-то дней или лет моей старости, кивнул Монз. В довесок он навсегда избавил меня от боли, суставной и костной. Превосходная сделка. Я расщедрился и ответно подарил ему своё настоящее имя. Теперь придётся вымарать дарёное имя с первой страницы моей книги без переплёта. Вместо Ан Тэмон Зан укажу Монз Значит, сменил я родину, всерьёз сменил, коль умру с именем этого берега моря.
В чем его интерес? резко уточнил Лофр.
Он раб и получил от своего хозяина прямой приказ убить Ула, это связано с полной кровью и непонятным мне наследством древних, выбирая слова, сообщил Монз. Бес желал иметь время, чтобы совершить с Улом сделку на правах существа, свободного от рабского ошейника. Он не скрывал угрозы для Ула. Но я верю в мальчика. Кроме того, я показал Улу последний, наверное, во всем мире лист книги городов. Бес числит Ула наследником древних, и вряд ли ошибается. Ещё полагает, что легко заключит сделку на своих условиях. Он умеет морочить головы, а Ул ребёнок. Я же рассудил: убить можно и чужими руками, и издали. Пусть Ул увидит врага глаза в глаза. Пусть всё, что произойдёт, зависит от него, а не от посторонних игроков.
Много ли в тебе жизни осталось, гадёныш раздумчивый? поморщился Лофр.
Он особенно настаивал на своей полной свободе на три дня, и эти дни я был вроде как мёртвый Да и после не сразу очнулся. Ула говорит: вчера с утра даже тело остыло, она напугалась. Но я снова живу и надеюсь увидеть весну, Монз виновато вздохнул, избегая смотреть на маму того, кого он отправил на встречу с Рэкстом.
Ты что наворотил, червяк? выдавил Лофр, навалился на стол и начал подниматься. Себя заживо хоронишь, пацана сунул в
Он сделал, как подсказало сердце, едва слышно, но твёрдо, выговорила Ула.
Монз и Лофр, оба, недоуменно обмякли и глянули на неё на мать, от которой ожидали чего угодно, но уж точно не этих слов. Омаса, и тот отвлёкся от наблюдения за двором, покосился на странную женщину. Она сидела очень прямо, казалась окончательно бледной, но спокойной.