В тот день я промок до нитки, терпеливо ожидая Ирину. Она пришла бледная, сильно прихрамывающая, с синеватыми губами, с красными заплаканными веками, вся какая-то дрожащая и обиженная. На мои вопросы не отвечала, только вздыхала тяжело и уверяла, что это скоро пройдет, что я тут ни при чем. Это она во всем виновата. Это только её касается.
Музыка оборвалась. Мы с Вероникой замерли на середине зала, постояли немного в странной нерешительности и направились к своему столику. Увидели там Ирину и почему-то смутились. Как будто сделали что-то не так. Ирина сидела в обнимку с милицией и громко смеялась каким-то не своим, пьяным, раздражающим голосом.
Когда я сел рядом с ней, она отпрянула от своего собеседника и, ткнув меня локтем в бок, сказала вполголоса: «Сваливаем отсюда». Вероника с испугом вскинула на меня глаза и стала ждать, что я отвечу. Она была уже заодно со мной. Она была моей сообщницей. Я это сразу почувствовал. Ирина между тем как-то загадочно усмехнулась, погрозила мне пальцем, поднесла к губам бокал сухого вина и ничего не сказала. На её лице было написано превосходство. Сейчас она подавляла меня всем своим видом. Я растерянно замолчал. А Вероника в это время так многозначительно, так участливо взглянула на меня, что я почувствовал сейчас она что-то скажет. Но сказанное в такой момент обязательно будет какой-нибудь глупостью. Такое со мной уже случалось. Потому что сейчас в ней заговорит не разум, а неловкость и растерянность.