Алексей Козлов - Чернилами добра и зла стр 8.

Вот пара слов, за ней легла другая,
За той  ещё, дыхание-пробел,
Повисла запятая на губе 
Над пропастью, которая пугает.

Обратная а выпукло и рядом
За ней прямая следует петля.
Вязание мужское умалять
Не нужно снисходительностью взгляда.

Весь мир  клубок, что спицею пронизан,
Покоится до вечера в шкафу.
Пусть жизнь короче станет на строфу,
Но строфы есть, что стоят этой жизни.

Время.
Бах и орган, и древность,
Джаз, патефоны Грэмми,
Прение листьев, старение,
Камни упрямые Греми.
Время.

Время!
Ну же!
Пора!
За дело!
Смокинг ли, конь ли белый
Созданы для покорения
Женщины с веткой сирени.
Время!

Время
Слово и оправданье
Ступора, ожиданья
Лучших строителей здания
В стиле Британий и Даний
Крепких.

Время.
Новые ветры, крены.
Переплетая в среднем
Баха с ночными сиренами,
Выдаст блокбастер Грэмми
Время.

Предусмотрены траты, и все включено
В предусмотренный загодя счёт.
Разволновано море: включили ль в окно,
Если бриз безвозмездно включён?

Бадминтон две девицы танцуют в песке.
Представляю в песке наготу 
Включено представление в левом виске
Или в правом, как сухость  во рту.

Попиваю из бара.
Он  «мини», и нет
В нем бармена.
Барменствую сам.
Телевизор включён мне о зле и войне.
То ли мёд, то ли соль на усах.

Ах, нажал бы на «выкл.», но нажатие «выкл.»
Не избавит меня от еды,
Сыт по горло которой  окрошкой, увы,
Из войны и «ура!», и беды.

Ни к чему,

ни к чему,

ни к чему полуночные бденья

И мечты, что проснешься

в каком-нибудь веке другом.

Время?

Время дано.

Это не подлежит обсужденью.

Подлежишь обсуждению ты,

разместившийся в нем.

(Наум Коржавин, «Вступление в поэму»)

От Афин до совка
с интерлюдией пыточных казней,
А от них до меня 
на два пальца истории зла;
Ядовитый стакан 
эмиграцией в смерть одноразов,
Он  предательство дня,
всё того же  с пером у стола.

Ничего не прошло,
не ушло с обновлением быта.
И стоят времена,
поменяв палачей имена,
Имена площадей
да названия казней и пыток
Для свободных людей,
что рождались во все времена 

Времена проклинать
и идти против свор и проклятий,
Времена для стихов,
что затоптаны будут в пыли,
Времена презирать
мракобѣсов с iPhonе'ом и ятем
В подворотне двора
монархической рабской земли.

Сергею Есенину

Выключатель чёрный у двери
К лампочке привязан.
Шуры-муры.
Вверх щелчок  и та уже горит
Наготой без юбки-абажура.

Провода заплетены в косу,
В ней белеют капельки фарфора.
Свет живёт, как солнце  на весу
День какой и год, и век который.

Между «Вкл.» и предрассветным «Выкл.»
Ночь любви и стихотворных строчек.
Выключатель к этому привык,
Лампочка горит ему и хочет.

Переменен между ними ток,
Но коса рифмовки постоянна.
Крюк на потолке торчит, высок,
А под ним  Серёга окаянный.

Если связки сухие в горле
Топот града впитали губкой,
Из раскатов грозы над городом 
Гроздьев грома сдоили звуки,

Если связки в пустыне будней,
Словно в праздник расплёсков шторма,
Овладели бельканто трудностью
И завыли сиреной, вторя

Гулу воен и стону боен,
Плачу капель на дне колодца,
Значит, голос природой скроен, и
Слышать соло толпе придётся,

Ненавидя за резкость тона,
Колдовать, насылая порчу,
И топтаться за микрофонами
С усилением пошлых корчей.

В дни мычания нужен голос
Человечить молчанья полость,
Голос  веку отлитый колокол,
Что тревожен, пожарен, колок.