Алексей Козлов - Чернилами добра и зла стр 10.

Господь, давайте нынче  по душам.
Но перейду на «вы», и вам бы надо 
Не пили никогда на брудершафт
И не лобзались трижды по обряду.

Но вы вольны и тыкать, поносить 
Ведь я один, в кепчонке забубённой,
А вас не сосчитать на небеси,
Извечным страхом смерти порождённых.

И вам, тот смертный страх найдя везде,
Сопровождать его до божьей нивы 
Богам как копиям лепивших вас людей:
Жестоких, добрых, властных и ревнивых.

Пусть не всесилен я, не идеал,
Не вечен, и живу своими днями,
Но слов со временами не менял,
И сына не пошлю, чтоб изменял их.

Два клюва-стрелы на восток и на запад
У камня-истока, но кануло будто
Письмо с направлением в светлое «завтра».
В конверте пустом  беспросветное утро.

Не сбывшись, надежды с цветными хвостами
По жалобным крикам находят друг друга,
И книгою жалоб верстаются в стаи.
Побыв козырьком, опускаются руки.

И снова в томлении хмель сосложений
Того, что желанно, но мыслится с «если» 
Мужские фантазии с грёзами женщин
И планы развития девственных чресел.

Обивка диванов сидением стёрта,
Седением порчены фотольбомы,
А всё, что не в кадре, отправлено к чёрту,
И новые птицы слетаются к дому 

Строками мечтаний с размытостью линий.
Манилов «Ах, вот бы» потянет из трубки,
А Павел Иванович набриолинен
Практичным и в меру упитанным трупом.

И множатся мёртвые душами статских,
Действительных, тайных и прочих, а кто-то
Живым выступает стоять на Сенатской,
Ища на Болотной тропы из болота.

И мёртвые души, как ветхая сила,
Пытают живое за отступ и ересь.
Родись Иисус у Марии российской 
Носили бы кол на груди, а не крестик.

Две красные топки вселенской печи 
Одна обжигает замес в кирпичи,
Другая их плавит в ночные сердца 
Пылают и слаженно, и без конца.

Два жерла, работою раскалены,
Заряжены правдой своей стороны,
И дуло одной из условных сторон
Нацелено в траур ночных похорон.

Но есть промежуток  стихает стрельба,
Плавильня, чтоб жертвы остыли в гробах,
А пламя уснуло, что в серой золе
Безвредно бумаге на сером столе.

Окошкам жилья в это время сереть,
А кошкам сливаться в бесцветной поре.
Сереет и цапля  избушка болот,
Лягушек щадит её клюв под крылом.

Скрипит не перо, а лишь серый забор,
И сон проникает в жилище, как вор.
Он тащит объедки надкушенных тем
С листа на столе и жуёт в темноте.

Но стрелка подходит ко времени «Ч»,
Наводчик наводит с росой на плече
На серую цель оглушительный залп,
Который раскроет владельцам глаза.

Ах, только бы шнур не порвался пенькой,
Повиснув у ложа безвольной рукой,
Чтоб время делили на «прежде» и «от»
Два красных жерла  закат и восход.

1.

Подпирали стены, щёки
И сдавали на игру,
За затылком, одиноки,
Вспоминали чью-то грудь.

Петушились пятернями,
Собирались в кулаки,
Были добрыми, как няни,
Были жёстки, как тиски.

В габардиновом регланe
Грелись спинами котов 
В тёплой глубине карманов
Старомодного пальто.

2.

Деньги долго не шуршали,
Уходили на винил
Из нелипких и шершавых
Со следами от чернил 

Тех, что рифмовали не́быль.
Ей ли в красках былью стать?
Кисти, расспросите небо
До касания холста!

Помнить ли скелеты в доме,
Тот ли не́ был, кто забыт?
Снег, растаявший в ладонях,
Мутен пригоршней судьбы.

3.

Не гадай на полустанке,
На полжизни-полпути!
Линиям судьбы, цыганка,
Знаю, к холмику сойтись.

Где же  не бросай на шали
Карты неба и земли,
Чьи мозоли полушарий
По экватору срослись.

Только хорошо бы  в доме,
А не в жерновах пути.
В доме приняли ладони 
Там им веки опустить.

1.

Декабрь.
Настои трав у ночника.
Таблетки разноцветны балаганом.
Не вылечат молитвы шарлатанов,
Поможет полстакана коньяка.

Ты, плоть, уже всё чаще предаёшь.
Душа, не изменяй же куртизанкой!
Когда пиявок заменяют банки,
Я со спины  оплавившийся ёж.

А всё к тому, где жизнь  больничный лист
С температурой зимней под сорочкой
И со строкой «Причина смерти: (прочерк)»,
И звук от кома смёрзшейся земли.

2

Такие мысли
в месяце простуд
С аплодисментом кашля из гортани
В партере.
Но гримёры упасут
От бледности Онегина и Таню.

Всё меньше света от и до темна,
Где нет теней, что действует на нервы.
Безвкусна, как тягучая слюна,
Сигара в полночь светится Венерой.

3

Не в свя́зи с декабрём та, с кем он спал,
Но насморк  Пётр у спальни, меч во длани.
И молот спит отдельно от серпа,
Как будто в треугольнике  углами.

Встречаются за чаем по утрам,
Соприкасаясь разве что ногами,
Улыбками, печалями утрат.
«Недомогаешь?» 
«Да, недомогаю».

Вселившись в медный чайник со свистком,
Мучитель-чёрт над тазиком страдальца
С его ступнями полон кипятком,
Пытает плоть, что поджимает пальцы.