Я видел, как ты чуть не лишился головы, сказал светловолосый Меррак. Парни, нашего Марсио едва не убил сапожник.
О, это была бы бесславная смерть! прогудел Арамаго.
И нам пришлось бы отомстить вывеске! добавил Меррак.
Дурачье! фыркнул я.
Доброго вечера, доброго вечера, кланялся нам хозяин.
Он посадил нас рядом с очагом. Тут же чумазый мальчишка крутил насаженного на вертел поросенка и глотал слюни и дым. На меня, на мой красный глаз он смотрел с испугом.
Веселей крути, хлопнул его печаткой по макушке Арамаго.
Да, господин.
Надеясь на мелкую монету, мальчишка налег на вертел.
Щенок!
Арамаго кинул ему эставо.
Мы заказали вина (конечно же, ламаганти) и свиной бок. Пинаре подбросил в воздух серебряный двойной фарт, и хозяин гостиницы поймал его, прихлопнув, как муху. Пока готовилось основное блюдо, мои спутники пробавлялись тушеными овощами и жареной в виноградных листьях курицей. Хозяин, пыхтя, принес бочонок ламаганти и разлил вино по кружкам.
Фонарь на цепи и огонь очага спорили между собой, кто родит больше света.
Так кого ты видел? спросил меня Эрца Пинаре, заметив, что я не пью и не ем, лишь задумчиво вожу пальцем по ободу кружки.
Я знаю, ухмыльнулся Луи, подкрутив усы.
Так скажи нам, потребовал Арамаго. Ей-богу, эта тайна начинает меня бесить. Почему я не видел ничего?
Она моя, сказал я, посмотрев на друзей своим кровавым глазом. И это не обсуждается. Или найдутся претенденты?
О, нет, улыбнулся Пинаре.
О, нет, качнул головой Луи.
Она? удивился Арамаго.
Девушка из хелевантов, пояснил я.
Они что, были на площади? спросил толстяк.
Были.
Дьявол! То-то я думаю, чем так отвратительно тянет от жаровен. Эти хелеванты жарят и жрут лягушек и сверчков.
Она точно не будет такое есть, убежденно сказал я.
Луи хлопнул меня по плечу.
Она действительно не дурна собой, мой друг, сказал он. Но эти артисты Я бы не связывался.
Почему?
К них не все в порядке с головой.
А у меня? спросил я.
Луи без тени страха выдержал взгляд моего красного глаза.
Да, мой друг, ты можешь с ними посоперничать, сказал он.
Я поднялся.
Я иду к ней!
Эй! обиженно крикнул мне в спину Арамаго. Почему посреди ужина-то?
Ночи в Левите всегда полны лунного света. Свет этот зыбок, а тени, порождаемые им, обманчивы и чудны. Зато клинок, на палец приподнятый в ножнах, предупреждающе поблескивает издалека. Бертино, возможно, тих и сонен, но один Бог знает, какие ему могут сниться сны и какие на сонных улочках могут встречаться люди.
Пусть Левита всегда оставалась в стороне от военных кампаний, это не спасало ее от дезертиров, разбойников и прочих лиходеев, растекающихся по округе в поисках убежища или легкого заработка. Бертино в этом смысле был нисколько не лучше Марагоньи, Скуале или Бертильоны.
И что это там? Куст или человек?
Посвистывая и не выпуская странную тень из поля зрения, я направился вдоль выбеленной Луной стены, ограждающей дом справа.
Прекрасная ночь, не правда ли? сказал я, подойдя ближе.
Тень качнулась, словно соглашаясь.
Не вежливо молчать, когда с вами разговаривает мускарон.
Снова молчание.
Я почувствовал, как кожа стягивается на лице в маску, в гримасу неудовольствия. А дальше боль, будто пушечное ядро, пущенное из бомбарды, взорвалась в моей голове, и, кажется, я что-то исступленно кричал, размахивая толедским клинком, и скакал по улице, ведя воображаемый поединок.
Длилось это не долго, минут десять спустя я обнаружил, что, сбросив камзол, стою напротив жестоко посеченных кустов тамариска, всюду рассыпаны ветки и листья, а в пяти шагах онемело таращится на меня прибежавшая на шум стража трое упитанных усатых мужиков с алебардами, которые, похоже, не знают, что вообще делать. Никакого смертоубийства вроде не происходит и не ясно, тюкать меня алебардой или пока погодить.
Се сеньор?
Я поднял камзол.
Все в порядке, сказал я стражникам, повздорил с одним кустом.
Они дружно перекрестились, увидев мой красный глаз. Я усмехнулся.
Хотите проводить меня до площади?
От жаровен действительно несло какой-то странной смесью запахов.
Тесной кучкой, сгрудившись у огня, ели дети, выхватывая из углей корявые куски мяса. Отблески огня делали их лица жуткими. В больших глазах плясали язычки пламени.