Видел пробормотал Энке.
Её зовут Ога. Местные говорят, ведьма она настоящая, из тех чёрных ведьм, которые призывают на помощь нижних духов. И хомяк, до сих пор говоривший вполне спокойно, вдруг злобно прошипел: Ненавижу таких!
Ведьм или духов? не понял юноша.
Всех! А, ладно, ну их
Хомяк с мрачным урчанием принялся скрести себя за ухом задней лапой.
Плешь протрёшь! сказал Энке. Кстати, а этот здоровяк тоже раб?
Хомяк перестал скрестись и встряхнулся.
Не, он работник, запродался вождю за долги. Семьи нет, бобылём живёт и сердится на весь мир за свою плохую долю. Да ну его, дурня, поговорим лучше о девчонке, она того стоит!
Энке молчал. Сколько же всего успел узнать этот странный зверь, шмыгая под ногами сэйдов!
Грызущий, не дождавшись ответа, продолжил:
Кажется, её родичи продали её Атангве не от хорошей жизни. Старый пузан, вероятно, хочет от неё ребёнка, более удачного, чем то рыхлое туловище, которое зовётся его сыном. Маме-ведьме это поперёк. Проклятая карга не даёт младшей прохода, положение у бедняжки хуже рабства. Соберёшься бежать подумай о ней!
Да да ведь я с ней даже ни одного слова не сказал!
Это никогда не поздно сделать! назидательным тоном сказал грызун. А теперь ложись-ка спать, кто знает, что завтра будет!
С этими словами хомяк скрылся в темноте.
Делать было нечего, и Энке завернулся в одеяло. Травяной сок, которым он натёр лицо и руки от комаров перед выходом на рыбалку, давно смыло морской волной, и теперь насекомые начинали досаждать. Юноша тщательно закрыл голову шкурой и заснул. Ему приснилась мать, она сидела у маленького очага хабагана, шила рубаху из оленьей замши и тихонечко пела, сам он тоже был у этого очага, лежал на старой, вытертой шкуре лося и наслаждался теплом. А потом в хабаган вошла Туссету. Она взяла его за руку и вывела наружу, и сразу стало холодно и неуютно.
Энке проснулся. Оказалось, что во сне он выкатился из одеяла, и теперь его нещадно кусали комары. Он вновь завернулся с головой и заснул до утра, теперь уже безо всяких сновидений.
***Ночью погода переменилась. Откуда-то натащило тяжёлых облаков, и утро следующего дня выдалось туманным и холодным.
Энке проснулся от звука голосов сэйдов. Говорили Атангва, Энакалим и ещё кто-то. Можно было разобрать, что гости собрались в путь домой.
Туман, сказал вождь. Побудь ещё.
Но Энакалим не захотел остаться. Какие-то важные дела ждали его в родной стороне. Сэйды, пленившие Энке, простились с вождём и пошли вниз, к берегу. Каждый из них тащил большую связку меховых одеял.
В шкуре, которую вечером принесла Туссету, было тепло и сухо. Вылезать не хотелось, да этого пока никто и не требовал. Он завернулся поплотнее и задремал.
Когда Энке снова открыл глаза, облака уже разошлись, и солнце стояло высоко. Туман улетучился, воздух прогрелся, в селении кипела жизнь. Воротница была поднята, женщины деловито сновали под ней к берегу и назад со шкурами и горшками, а дети те бегали просто так, с криком, размахивая палками и маленькими луками.
Атангва стоял перед дверями своего жилища и смотрел вперёд, на деревню. Энке видел широкую спину вождя, обтянутую замшевой рубахой, и навершие священного жезла, лежащего на плече Атангвы. Со стороны казалось, будто тучный старик собирался почесать этим жезлом загривок.
Энке уже совершенно проснулся, но твёрдо решил не двигаться с места без крайней нужды. Он украдкой огляделся не было видно ни хомяка, ни плошек с едой и водой. Юноша прикрыл веки и стал внимательно следить за происходящим.
Старшая жена Атангвы вышла из дома и направилась к воротнице. В руке она держала длинную роговую мешалку для мяса. За женщиной вразвалку шагал дюжий работник, взвалив на плечо кожаный мешок. Вытащился и сынок, зевнул, почесал затылок и о чём-то спросил отца. Тот мотнул головой.
Сын-толстяк не унимался и продолжал что-то говорить гнусавым голосом. До Энке долетали лишь обрывки речи сэйдов.
испытание удальцы все ходят бубнил сынок.
хватит никаких всё здесь будет отвечал вождь.
Наконец, Атангва несколько возвысил голос и, должно быть, повернулся лицом в сторону Энке, так что последние его слова прозвучали вполне чётко и понятно:
Раз уж ты захотел в удальцы вон там раб спит, гони-ка его работать!